Последняя мистификация Пушкина

Лисунов Андрей Петрович

Впро­чем, Жу­ков­ский опи­сал эту сце­ну весь­ма ро­ман­тич­но:

Дан­зас мах­нул шля­пою; по­шли, Пуш­кин поч­ти до­шел до сво­ей барь­е­ры; Гек­керн за шаг от сво­ей вы­стре­лил; Пуш­кин упал ли­цом на плащ, и пис­то­лет его увяз­нул в сне­гу так, что все ду­ло на­пол­ни­лось сне­гом.

– Я ра­нен (фр.) - ска­зал он, па­дая.

Гек­керн хо­тел к не­му по­дой­ти, но он, оч­нув­шись, ска­зал: «Не тро­гай­тесь с мес­та; у ме­ня еще дос­та­точ­но сил, что­бы сде­лать свой вы­стрел (фр.)».

Дан­зас по­дал ему дру­гой пис­то­лет. Он опер­ся на ле­вую ру­ку, ле­жа при­це­лил­ся, вы­стре­лил, и Гек­керн упал, но его сби­ла с ног толь­ко

силь­ная кон­ту­зия; пу­ля про­би­ла мя­си­стые час­ти пра­вой ру­ки, ко­ею он за­крыл се­бе грудь, и, бу­ду­чи тем ос­лаб­ле­на, по­па­ла в пу­го­ви­цу, ко­то­рою пан­та­ло­ны дер­жа­лись на под­тяж­ке про­тив лож­ки; эта пу­го­ви­ца спас­ла Гек­кер­на. Пуш­кин, уви­дя его па­даю­ще­го, бро­сил вверх пис­то­лет и за­кри­чал: «Бра­во» (фр.)[628].

От­вет­ный вы­стрел по­эта и чу­дес­ное спа­се­ние Дан­те­са - наи­бо­лее та­ин­ст­вен­ные и не­объ­яс­ни­мые мо­мен­ты ду­эль­ной ис­то­рии. Они по­ро­ди­ли мно­же­ст­во не­ле­пых до­мы­слов и спе­ку­ля­ций. Кро­ме то­го, им бы­ло по­свя­ще­но пись­мен­ное раз­би­ра­тель­ст­во се­кун­дан­тов, со­сто­яв­шее­ся по­сле ду­эли в рамках военно-судного дела. Ар­ши­ак, бег­ло опи­сав всю ду­эль, не слу­чай­но замену пистолета осветил в мельчайших подробностях:

Пуш­кин был ра­нен. Ска­зав об этом, он упал на ши­нель, оз­на­чав­шую барь­ер, ли­цом к зем­ле и ос­тал­ся не­дви­жим. Се­кун­дан­ты по­до­шли; он при­под­нял­ся и, си­дя, ска­зал: «по­стой­те!» Пис­то­лет, ко­то­рый он дер­жал в ру­ке, был весь в сне­гу; он спро­сил дру­гой. Я хо­тел вос­про­ти­вить­ся то­му, но ба­рон Ге­орг Гек­керн ос­та­но­вил ме­ня зна­ком. Пуш­кин, опи­ра­ясь ле­вой ру­кой на зем­лю, на­чал це­лить; ру­ка его не дро­жа­ла. Раз­дал­ся вы­стрел. Ба­рон Гек­керн, сто­яв­ший не­под­виж­но по­сле сво­его вы­стре­ла, упал в свою оче­редь ранен­ный[629].

В от­вет­ном пись­ме Дан­зас во­об­ще от­ка­зал­ся об­су­ж­дать что-ли­бо, кро­ме этой час­ти ду­эли, за­сви­де­тель­ст­во­вав спра­вед­ли­вость по­ка­за­ний Ар­шиа­ка по всем дру­гим об­стоя­тель­ст­вам. Хо­тя, ка­за­лось бы, к че­му воз­ра­жать - в его воспо­ми­на­ни­ях эта сце­на бы­ла от­ра­же­на сход­ным об­ра­зом:

Се­кун­дан­ты бро­си­лись к не­му, и, ко­гда Дан­тес на­ме­ре­вал­ся сде­лать то же, Пуш­кин удер­жал его сло­ва­ми: -

– По­до­ж­ди­те! Я в си­лах сде­лать свой вы­стрел (франц.).

Дан­тес ос­та­но­вил­ся у барь­е­ра и ждал, при­крыв грудь пра­вою ру­кою.

При па­де­нии Пуш­ки­на пис­то­лет его по­пал в снег, и по­то­му Дан­зас по­дал ему дру­гой. При­под­няв­шись не­сколь­ко и опер­шись на ле­вую ру­ку, Пуш­кин вы­стре­лил. Дан­тес упал.

На во­прос Пуш­ки­на у Дан­те­са, ку­да он ра­нен, Дан­тес от­ве­чал:

– Мне ка­жет­ся, что я ра­нен в грудь (франц.).

– Бра­во! — вскрик­нул Пуш­кин и бро­сил пис­то­лет в сто­ро­ну. Но Дан­тес ошиб­ся: он сто­ял бо­ком, и пу­ля, толь­ко кон­ту­зив ему грудь, по­па­ла в ру­ку[630].

Вро­де бы ни­че­го прин­ци­пи­аль­но но­во­го к ар­шиа­ков­ско­му опи­са­нию ду­эли вос­по­ми­на­ния Дан­за­са не до­бав­ля­ют. По­че­му же то­гда, в пер­вые дни по­сле тра­ге­дии, се­кун­дант по­эта стал воз­ра­жать ему и в ос­нов­ном по ме­ло­чам или, ска­жем так, де­та­лям, ка­жу­щим­ся нам не столь важ­ны­ми:

Ис­ти­на тре­бу­ет, что­бы я не про­пус­тил без за­ме­ча­ния не­ко­то­рые не­вер­но­сти в его рас­ска­зе. Г. д'Аршиак, объ­яс­нив, что пер­вый вы­стрел был со сто­ро­ны г. Гек­кер­на (Дан­те­са) и что А.С.Пуш­кин упал ра­нен­ный, про­дол­жа­ет: «Се­кун­дан­ты по­до­шли: он при­под­нял­ся

и, си­дя, ска­зал: «по­стой­те!» Пис­то­лет, ко­то­рый он дер­жал в ру­ке, был весь в сне­гу; он спро­сил дру­гой. Я хо­тел вос­про­ти­вить­ся то­му, но ба­рон Ге­орг Гек­керн ос­та­но­вил ме­ня зна­ком.

Сло­ва А.С.Пуш­ки­на, ко­гда он под­нял­ся, опер­шись ле­вой ру­кой, бы­ли сле­дую­щие:

– По­стой­те! Я чув­ст­вую в се­бе еще столь­ко си­лы, что­бы вы­стре­лить (фр.).

То­гда дей­ст­ви­тель­но я по­дал ему пис­то­лет, в об­мен то­го, ко­то­рый был у не­го в ру­ке и ствол ко­то­ро­го на­бил­ся сне­гом, при па­де­нии ра­не­но­го[631].

За­ме­на пис­то­ле­тов - об­стоя­тель­ст­во в ду­эли са­мое ще­кот­ли­вое, хо­тя и ого­во­рен­ное пра­ви­ла­ми. И это не ка­кая-ни­будь ме­лочь, не­дос­той­ная вни­ма­ния - здесь осо­бен­но важ­но за­пом­нить, кто по­про­сил о за­ме­не. Ар­ши­ак ут­вер­ждал, что это был Пуш­кин. Дан­зас - что сде­лал сам. Ка­за­лось бы, ка­кая раз­ни­ца - по­про­сил по­эт или его се­кун­дант? Раз­ни­цы, дей­ст­ви­тель­но, нет. Но рас­со­гла­со­ва­ние мне­ний по столь важ­но­му во­про­су на­сто­ра­жи­ва­ет. Соз­да­ет­ся впечатле­ние, что ме­ж­ду се­кун­дан­та­ми про­изош­ло не­до­ра­зу­ме­ние. Дан­зас, нахо­дясь под аре­стом и не имея воз­мож­но­сти для лич­ной встре­чи, че­рез Вязем­ско­го как бы вы­го­ва­ри­ва­ет Ар­шиа­ку:

Но я не мо­гу ос­та­вить без воз­ра­же­ния за­ме­ча­ние г. д'Аршиака, буд­то бы он имел пра­во ос­па­ри­вать об­мен пис­то­ле­та и был удер­жан в том зна­ком Гек­кер­на (Дан­те­са). Об­мен пис­то­ле­та не мог по­дать по­во­да, во вре­мя по­един­ка, ни к ка­ко­му спо­ру. По ус­ло­вию каж­дый из про­тив­ни­ков имел пра­во вы­стре­лить; пис­то­ле­ты бы­ли с пис­то­на­ми, сле­до­ва­тель­но, осеч­ки быть не мог­ло; снег, на­бив­ший­ся в ду­ло пис­то­ле­та Алек­сан­д­ра Сергееви­ча, уси­лил бы толь­ко удар вы­стре­ла, а не от­вра­тил бы его[632].

По­след­няя фра­за осо­бен­но на­сто­ра­жи­ва­ет. Что же по­лу­ча­ет­ся - Дан­зас дей­ст­во­вал в ущерб Пуш­ки­ну? Ведь про­тив­ник не тре­бо­вал за­ме­ны пис­то­ле­та, а от­вет­ный вы­стрел, по мне­нию са­мо­го се­кун­дан­та, был бы впол­не за­кон­ным и бо­лее эф­фек­тив­ным? Тут уж ни­ка­кая пу­го­ви­ца не по­мог­ла бы. По­че­му же секун­дант по­эта по­спе­шил за­ме­нить ору­жие?

Что­бы от­ве­тить на этот во­прос, вер­нем­ся к пу­го­ви­це Дан­те­са, «ко­то­рою пан­та­ло­ны дер­жа­лись на под­тяж­ке про­тив лож­ки». Да­же ес­ли ого­во­рить­ся, что Жу­ков­ский вновь ошиб­ся, и пу­лю ос­та­но­ви­ла не бель­е­вая гар­ни­ту­ра, а ла­тун­ная пу­го­ви­ца дву­борт­но­го гвар­дей­ско­го мун­ди­ра, то все рав­но объ­яс­не­ние чу­дес­но­го спа­се­ния ка­ва­лер­гар­да вы­гля­дит ма­ло убе­ди­тель­ным.

В на­ча­ле се­ми­де­ся­тых, при изу­че­нии об­стоя­тельств ги­бе­ли Лер­мон­то­ва, бы­ла про­ве­де­на экс­пер­ти­за эр­ми­таж­ных пис­то­ле­тов сис­те­мы Ку­хен­рой­те­ров, ана­ло­гич­ных тем, ко­то­рые ис­поль­зо­ва­лись в по­един­ке. Экс­пер­ти­за установила:

Про­бив­ная спо­соб­ность этих пис­то­ле­тов, как глад­ко­ст­воль­ных, так и на­рез­ных, ока­за­лась весь­ма зна­чи­тель­ной и лишь не­мно­го ус­ту­па­ла пис­то­ле­ту ТТ об­раз­ца 1933 го­да»[633].

При этом со­об­ща­лось, что пу­ля из ТТ про­би­ва­ла на­сквозь на рас­стоя­нии 25 мет­ров па­кет из шес­ти-вось­ми су­хих со­сно­вых 25-мм до­сок. Мар­ты­нов же стре­лял с рас­стоя­ния в 16 мет­ров, и пу­ля про­би­ла Лер­мон­то­ву груд­ную клет­ку, про­шла на­вы­лет от од­но­го бо­ка до дру­го­го и про­ши­ла пле­чо.