Последняя ночь на Извилистой реке

Ирвинг Джон Уинслоу

После Рождества Кетчум никогда не задерживался в Торонто. Впоследствии он жалел, что не привез с собой Героя и (по какой-нибудь причине) не оставил пса в доме на Клуни-драйв. Будь там «замечательное животное», Карл ни за что не сумел бы влезть в дом и спрятаться в писательской комнате. Однако Герой находился у Пам Нормы Шесть и терроризировал ее собак (это выяснилось позже), а Кетчум рано утром уехал в Нью-Гэмпшир.

Дэнни проснулся раньше отца и обнаружил на кухонном столе записку Кетчума. К удивлению писателя, записка была аккуратно отпечатана на машинке. Значит, Кетчум поднялся на третий

этаж, а Дэнни даже не услышал скрипа половиц у себя над головой и скрипа лестничных ступенек. Ни он, ни повар не проснулись от стука машинки. Кетчум вполне мог бы отругать их за потерю бдительности. Между тем в записке старого сплавщика об этом не было ни слова.

НАСМОТРЕЛСЯ НА ВАС, РЕБЯТА. ПОКА ХВАТИТ!

СОСКУЧИЛСЯ ПО СВОЕМУ ПСУ. ПОЕХАЛ К НЕМУ.

КОГДА ВЕРНУСЬ ДОМОЙ, БУДУ И ПО ВАМ СКУЧАТЬ!

ПООСТОРОЖНЕЙ С КРАСНЫМ ВИНОМ, ДЭННИ! КЕТЧУМ.

Карл обрадовался, увидев отъезжающий пикап Кетчума. Ковбой начинал нервничать. Понаблюдав за Люпитой (мексиканка несколько раз входила и выходила из дома), он успокоился. Она тщательно убрала в гостевой комнате. Значит, Кетчум уехал окончательно. Однако Карлу пришлось прождать еще целые сутки.

Вечером двадцать седьмого декабря повар с сыном ужинали дома. На мясном рынке Доминик купил замечательные колбаски со странным названием kielbasa [217] . Дома он вначале томил их в оливковом масле, пока те не приобрели золотисто-коричневый оттенок, а затем тушил с накрошенным фенхелем и луком. Колбаски тушились в томатном соусе, куда были добавлена цветная капуста и толченые семена фенхеля. Это блюдо он подал со свежим, еще теплым хлебом и зеленым салатом. (Хлеб повар замесил на оливковом масле и щедро посыпал розмарином.)

217

Эмигранты из стран Восточной Европы привезли в Канаду рецепты своих колбас. Kielbasa sausage имеет явно польское происхождение. Есть и украинские сорта; те имеют общее название kovbasa.

— Пап, а Кетчум оценил бы это по достоинству, — сказал Дэнни.

— Да. Хороший он человек, Кетчум, — к изумлению сына, ответил повар.

Не зная, как реагировать на столь неожиданную похвалу в адрес старого сплавщика, Дэнни вернулся к обсуждению их кушанья и предложил включить это блюдо в меню «Поцелуя волка».

— Нет-нет, — замахал руками повар. — Это слишком деревенское кушанье. Слишком простое даже для «Поцелуя волка».

— Но ты его замечательно приготовил. Такое блюдо было бы не грех подавать и членам королевских фамилий.

— Напрасно я не приготовил его раньше и не угостил Кетчума. Этого он никогда не ел, — только и сказал повар.

Вечер следующего дня был последним в жизни повара. Вместе со своим любимым Дэниелом они ужинали в португальском ресторане вблизи «Маленькой Италии» [218] . Ресторан назывался «Chiado», и Доминик очень любил здесь бывать. Впервые его привел сюда Арно,

когда они работали неподалеку, на Куин-стрит-Вест. Вечером двадцать восьмого декабря (это был четверг) Дэнни с отцом оба заказали кролика.

218

Квартал в Торонто, ограниченный улицей Колледж-стрит-Вест и прилегающими улицами, где живут выходцы из Италии или потомки переселенцев. Помимо этнических итальянцев здесь селятся португальцы и выходцы из стран Латинской Америки.

Пока Кетчум гостил в Торонто, снег несколько раз сменялся дождем. Улицы попеременно становились то скользкими, то мокрыми. Сейчас опять подморозило. Домой повар с сыном возвращались в такси (повар не любил ездить на своей машине в центр города). К этому времени пошел снег. Следы Ковбоя возле пожарной лестницы и днем-то были малозаметными, а сейчас наст присыпало свежим снегом, и они совсем исчезли. Карл снял свою парку и разулся. Он вытянулся на кушетке писательской комнаты, сжимая на груди кольт сорок пятого калибра. Наплечная кобура ему не требовалась.

Из кухни донеслись голоса повара и его сына. Теперь уже никто не узнает, смог ли Карл разобрать слова их разговора.

— Дэниел, тебе пятьдесят восемь лет. В твоем возрасте нужно жить с женой, а не с отцом, — говорил повар.

— А тебе, пап? Разве тебе не нужна жена? — спросил Дэнни.

— Я достаточно пожил с женщинами, Дэниел. В семьдесят шесть находиться рядом с женщиной… я бы себя неловко чувствовал. Мне пришлось бы постоянно извиняться перед нею, — признался Доминик.

— За что?

— За разные малоприятные мелочи. Бывает, пукну ненароком. И разговариваю во сне.

— Тогда тебе стоило бы поискать тугоухую жену. Как наш Кетчум, — предложил Дэнни, и они оба засмеялись.

Карл слышал их смех.

— Дэниел, я серьезно: ты хотя бы завел себе постоянную любовницу, — говорил повар, пока они поднимались на второй этаж.

Ступеньки скрипели под их ногами, но по-разному. Чувствовалось, что один из поднимающихся хромает и ему тяжело идти наверх. Это Карл тоже слышал.

— У меня есть приятельницы, — начал было Дэнни.

— Я говорю не о твоих поклонницах.

— Пап, у меня уже нет поклонниц.

— А куда ж подевались эти молодые сумасбродки? Я читал их письма.

— Ты про этих? Я ничего не пишу им в ответ.

— Но есть же и другие женщины. Как это у вас называется? Помощники редактора? В отделах книготорговли достаточно женщин… Помнится, я даже видел тебя с кем-то из них. Пусть они моложе тебя, ну и что?

— Молодые женщины сейчас не очень-то хотят связывать себя постоянными отношениями, — объяснил отцу Дэнни. — У них на первом месте карьера. А женщины моего возраста либо замужем, либо вдовы.

— А чем тебе не нравятся вдовы? — спросил отец.

(Здесь они оба посмеялись, но уже не так долго.)

— Я не стремлюсь к постоянным отношениям, — сказал Дэнни.

— Не стремишься? А почему? — удивился повар.

Теперь отец и сын стояли в разных концах коридора, возле дверей своих комнат. Расстояние заставляло их говорить громче, и Ковбой наверняка слышал каждое слово.