Последняя охота

Серегин Михаил Георгиевич

– Выпить дайте чего-нибудь, – сказал он, но его голос, вместо того чтобы прозвучать уверенно, звякнул нотками какой-то жалкой мольбы.

– А ты у нас, оказывается, вэселий парэнь, – грубо хохотнул кавказец и пнул его в голень. – Может, тебе еще и телку подогнать, бля? Тыпа из «Анэлли», да? Жина-то ужэ нэ дает?

– Да харош тебе, Резо, – осадил его Кабан, по всей видимости, более благоразумный. – Он че тебе, лох педальный, типа? Он же с Палычем год в близких бегал. Так что… Чего тебе выпить? Водки, что ли?

– Ты понял, какой казель! – возмутился

не желавший униматься Резо. – И в сосэдней комнатэ такой же мудила таращится! А ты, Кабан, еще базаришь…

Что уж там хотел сказать Резо, осталось тайной за семью печатями, потому что, произнося сакраментальное «козел», грузин занес нижнюю конечность во внушительном ботинке с массивной рифленой подошвой, чтобы во второй раз произвести акт экзекуции, но Свиридов уже выбросил вперед правую руку, перехватил ногу кавказца и, с силой потянув на себя, легко вывернул в сторону.

А потом швырнул в направлении телевизора так, что тот ударился о тумбочку, проломил черепом тонированное стекло дверцы и въехал носом в видеокассеты. Но это было еще не все. Телевизор угрожающе покачнулся и рухнул кинескопом прямо на задницу Резо и припечатал того к полу. Чурка вяло дернулся и, оглушенный, затих.

Этот всплеск отнял у Свиридова все силы, он вытянулся на кровати, тяжело переводя дыхание, и проговорил:

– Хорошо, жопа у Резо жирная. Амортизатором послужила. А то телевизор бы разбился.

Кабан был так ошеломлен, что ничего не сказал и не сделал, а просто водрузил телевизор обратно на тумбочку и буквально выволок из комнаты незадачливого Резо, болтавшегося, как тряпичная кукла.

И все затихло. Владимир лежал, вытянувшись в полный рост и закинув руки за голову. Ему было дурно. Думать он ни о чем не мог, редкие мысли путались и тонули в кровавом желевидном месиве, которое Влад представлял себе на месте собственного мозга. Видимо, Свиридов не насытил голод, потому что желудок то бурчал, то хрипел, то гудел, всей этой какофонией давая понять своему полуомертвевшему владельцу, что хочет кушать.

Беспорядочные звуки, издаваемые утробой Влада, были тем единственным, что нарушало мертвую тишину, царившую во всей квартире.

Свиридов мог только догадываться, насколько она велика, эта квартира, и может ли он вообще слышать все, что в ней происходит.

В голове бурлила кровавая муть, из которой, как ряска во взбаламученной воде, внезапно всплыл какой-то старый сюжет, выхваченный из прошлой жизни.

Восемь или девять лет тому назад… Когда он только что закончил работать в «Капелле».

Да!

Свиридов рванулся на кровати так, что зазвенела цепь наручника. Таких совпадений не бывает! Как же он раньше не вспомнил, что тот случай, как давняя боль, – занозой сидит в нем, хотя никогда, никогда не отличался он чувствительностью и переизбытком совести.

Еще бы. …Восемь с половиной лет назад отдел спецназа ГРУ «Капелла» был закрыт согласно указу за личной подписью президента. Сотрудники его были переброшены в Чечню, а потом, по выполнении поставленной перед ними задачи, уволены в запас. Владимир – комиссован по состоянию здоровья. Так, будучи двадцати восьми лет от роду, не умея практически ничего делать, Свиридов оказался на задворках цивилизации и практически без средств к существованию. В период пребывания в Москве он встретился со своим старым сослуживцем Зауром Дауровым, бывшим сотрудником ГРУ, а теперь известным криминальным авторитетом по прозвищу Гриб. Влад проработал с Грибом только месяц. За это время он заработал около пятидесяти тысяч долларов, больше половины из которых получил от следующего весьма грязного дела.

Гриб, имевший широкий спектр приложения своих криминальных способностей и профессиональных навыков, не ограничивался банальным вымогательством и «стрижкой» бизнесменов на предмет налога. Он собирал компромат.

Владу Свиридову было поручено раскрутить одну преуспевающую даму на крупную сумму. Свиридов располагал информацией, согласно которой муж дамочки, кстати, тоже бандит, но корчащий из себя интеллигента, мог загреметь лет этак на пятнадцать или вообще получить «зеленку», то есть высшую меру наказания. Конечно, при условии, что компромат попадет куда надо. А уж экс-сотрудники спецслужб Дауров и Свиридов знали, куда сливать компру.

Дамочку звали Ирина Алексеевна или Инна Александровна, насколько мог помнить Влад по прошествии стольких лет. Таких денег у нее не оказалось, и она месяца полтора проработала элитной проституткой в одной из соответствующих контор Гриба. Впрочем, вскоре она стала полноценной сотрудницей агентства с соответствующим окладом, потому что ее мужа к тому времени посадили за какое-то другое прегрешение, и у Инны Алексеевны, или Ирины Александровны, не оставалось средств к существованию. К тому же на руках у нее был сын-школьник, то ли пятнадцати, то ли шестнадцати лет, примерный мальчик, аккуратист и отличник, тянущий на золотую медаль.

Который и не подозревал, чем занимается его мамочка.

Равно как не знал, что его папочка, прекрасно разбирающийся в Рембрандте, Веласкесе, Шопенгауэре, Рембо, Хайдеггере, Лосеве и Владимире Соловьеве, интеллигент-самоучка, – вовсе никакой не капитан дальнего плавания, как говорила ему мама, а вор-рецидивист.

Потом Гриб погиб в какой-то разборке, Свиридов же с тяжелым сердцем вернулся из Москвы на родину, в Саратов, где хладнокровно реализовал свои доходы от грязных делишек. В Саратове жизнь завертелась по-иному, еще более жутко и кроваво, и Владимир забыл об этой истории.

Теперь она всплыла сквозь толщи памятных наслоений. Тогда, восемь лет назад, ему было все равно. Он не понимал, что такое семья, что такое сын и что такое позор и страх бесчестия. Теперь, кажется, – понял.

Владимир снова вытянулся на кровати, мысли его внезапно приобрели губительную стройность.

Внезапно – прямо за стенкой – послышался грохот падающей мебели, а потом хриплый матерный вопль, зависший на самой пронзительной ноте и оборвавшийся не чем-нибудь, а сухим треском двух выстрелов. Через секунду раздался нечеловеческий рык: