Последняя свобода
Шрифт:
Я увидел себя скрюченным в той самой пещерке. Голубая гладь играла золотыми всплесками — драгоценная чаша в лесной зелени. Все кругом шелестело, переливалось, звенело, и пели утренние птицы.
Я, не взглянув, засунул в карман чешские стекляшки, нащупав бумагу. А, три странички… Да нет, память работала вовсю: этот листок я нашел, случайно разорвав полуистлевшую ткань, он лежал в кармане пижамы. А потом про него забыл.
Достал, очень осторожно развернул (бумага тоже полуистлела). Лист большого формата,
Да ведь это «Четвертый Всадник» Горностаева! Господи, помилуй! Зачем она хранила и унесла с собой, умирая, этот отрывок… статья занимает две страницы… тут одна — концовка, в которой повторяется эпиграф из Апокалипсиса, помню!
Она вырвала страницу там, у Прахова, когда он умер? Я вчера не обратил внимания, цел журнал или нет, я прочитал только дарственную надпись.
Тогда надо спешить! Куда, дурак?.. Э, нет, я докопаюсь, коль дело принимает оборот новенький… тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить! Только б не думать, не видеть, не помнить ежесекундно могилу!
Призраки, прочь!
Я — просто сыщик.
Я вырвался из пещерки в лесной, озерный, небесный мир! И словно на крыльях пронесся два километра.
— Мария, мне нужны ваши ключи.
— Не сходите с ума!
— Мне только взять свой журнал. Свой собственный. Тогда на Страстной я привез его Прахову почитать.
— Что с вами? Что за журнал?
— «Огонек». Лежит на письменном столе.
— Да, лежит. Почему вы его вчера не взяли?
— Не был нужен, а сегодня все переменилось.
— Леон, на вас страшно смотреть. Давайте я привезу.
— Нет, нет! Его никто не должен трогать.
Она глядела как будто с болью, но ключи дала.
Пустой номер. Все страницы на месте.
Я глядел в холодный зев камина и думал. Потом позвонил в «Странник».
— Григорий Петрович сегодня работает дома.
— Это где?
— Личных телефонов мы не даем.
Ну и черт с вами!
— Где — в Москве или на даче?
— На даче.
Ага, работает. На мусоросжигалке.
В электричке я читал и перечитывал Горностаева. Ничего не понимаю, ум за разум зашел. Все я помнил, все известно. Да, экспроприация церковных ценностей, разрушенные храмы, разрытые могилы, разбросанные мощи… Нигде даже намеком не упоминается Прахов или его соратники. Они и их потомки сумели сохранить тайну, донести проклятие до меня, до моей жены.
Зачем ей понадобилась эта страница? Да в туалет, грубо говоря. Но откуда она ее вырвала? Журнал мы не выписывали, единственный — целый! — экземпляр хранился у Кощея Бессмертного.
Неужели этот путь — последний! я не мог рисковать «органами» — ничего не даст?
Большой босс сидел на крыльце, возле бочки с мертвой водой. Глаза голые, больные, без очков.
— Скажи, Марго просила у тебя журнал «Огонек» с «Четвертым Всадником»?
Он взглянул с острым любопытством.
— Только не ври, я знаю.
— Просила, но я не понял, зачем.
— Ты ей дал?
— Нет. У меня все экземпляры в Москве. Я напомнил ей, что у вас есть.
— А она?
— Сказала, что не нашла.
— Когда она тебя просила?
— Не помню.
— Поднатужься. В день смерти?
— В день твоего рождения.
Придется пока поверить на слово. Я пошел к калитке, он позвал:
— Леон!.. Что-то новое?
— Старое. А ведь ты правду сказал мне, Гриш: тебя подвела чрезмерная аккуратность и любовь к русской литературе.
— Леон!
— Сиди и не трепыхайся! — произнес я с ненавистью.
Телефонный звонок из своего кабинета ученичку. Дома.
— Тебе ведь Горностаев подарил свою статью «Четвертый Всадник». Помнишь, на Страстной неделе?
— Подарил.
— Марго у тебя не просила журнал?
— Просила.
— Когда?
— По телефону. Привезти на день рождения.
— Привез?
— Макулатуры не держим.
Ваське звонить бесполезно: своим шедевром Горностаев удостоил только нас с Юрой как собратьев по перу.
Из сада послышались голоса: Мария с Колей. Я содрогнулся.
Призраки, прочь!
Думай. Человеку позарез нужен «Четвертый Всадник». Может быть, от этого зависит жизнь и смерть? Да, да, так! Не понимаю, но так.
В доме журнала нет, знакомые по каким-то причинам свой экземпляр дать отказываются. Что делать?.. Вспомни студенческие годы, кретин! Пойти в читалку и вырвать нужную страницу. Вот почему страница была вырвана! Где тут читалка? Правильно, в писательском пансионате. Девушка на выданье (тьфу, «на выдаче»!.. путаются слова, путаются мысли!) мельком взглянула на мое удостоверение.
— «Огонек»? А у вас что в руках?
Оказывается, я так и хожу, прижимая к груди «Четвертого Всадника».
— Это мой номер! Собственный.
— Ладно, запомню. Но за девяностый год у нас подшивка, ищите сами.
— Найду, грамотный.
Сел за столик у окна, нашел. Нужная страница аккуратно вырвана. Что и требовалось доказать.
Я сидел в березовой аллее парка пансионата и по-прежнему ничего не понимал. Ни-че-го! А нужно думать и действовать, чтоб заслонить ужас замогильный… абсолютный, который застыл на лице Прахова.
После его смерти она приезжает в Кукуевку и принимается за поиски журнала, точнее, одной страницы — второй половины статьи Горностаева. Почему она не взяла мой номер с праховского стола? Ей помешал убийца?