Посредник
Шрифт:
– Что мне там делать?
– Ты же и дом с участком унаследовал?
– Да, а что?
– Ничего.
Фрэнк повернулся к матери, хватил кулаком по столу:
– Черт, понятно теперь, о чем ты!
– Я сварю тебе кофе.
Мать разогрела остатки вчерашнего кофе, налила две чашки. Фрэнк сел, отхлебнул. Кофе отдавал горечью, будто металл во рту. Ярость отхлынула. Скоро совсем уйдет. Он словно ребенок, слишком уставший злиться.
– Ты Бленду не видела? – спросил он.
– Ишь какой любопытный.
– А просто сказать нельзя?
– Могу только сказать,
– Сюда?
– Я же сказала, Фрэнк.
– Зачем она заходила?
Мать заупрямилась:
– Не скажу.
– Не скажешь? Почему?
– Потому что это секрет.
– У тебя с Блендой общие секреты?
– Может, да. А может, и нет.
Если бы не усталость, он бы еще раз хватил по столу.
– Ты же никогда не умела хранить секреты.
– Много ты знаешь, Фаррелли-младший. – Мать накрыла ладонью руку Фрэнка. – Относись к Бленде по-хорошему. Она добрая девушка.
Фрэнк опять насторожился:
– Она что-то говорила? Что я, мол, плохо к ней отношусь?
– Что у тебя с рукой?
– С рукой?
– Ты подрался?
Фрэнк не поднимал глаз, мать наконец отпустила его руку. Между костяшками пальцев проступила кровь.
– Ты прекрасно знаешь, что я никогда не дрался. Дрался Стив.
– Что же ты делал?
– Говорю же, я заезжал в мастерскую. Наверно, задел там за что-то и поранился.
– Сам не знаешь?
– Мне хватает о чем подумать, верно? Это всего лишь ссадина. И мне начинают надоедать твои вечные причитания.
Мать достала из сумки платок, дала ему.
– Она просто хотела занять немного елочных украшений, Фрэнк.
– Украшений? Зачем? У нее нет своих?
– В том-то и секрет. И не спрашивай больше, Фрэнк. Все равно ничего не скажу.
Фрэнк обмотал руку платком, капли крови просачивались сквозь тонкую белую ткань.
– Какой секрет? Скажи, и дело с концом.
– Она готовит тебе сюрприз, Фрэнк.
– Какой еще сюрприз? Ты же знаешь, я не любитель сюрпризов.
– Да, ты любишь только удивлять других. Но этот сюрприз тебе понравится.
– Вот как? Ну, выкладывай!
– Она делает то, чего хотелось тебе, Фрэнк.
– Да? Я ни о чем ее не просил.
– Украшает дом Мартина. То есть ваш дом.
Мать встала, открыла коробку от печенья, словно желая удостовериться, что деньги по-прежнему там, а может, хотела полюбоваться редким заработком. У Фрэнка пересохло в горле. Больше он ни о чем не спросит. Если не спросит, значит ничего и не случилось. Но не мог не спросить:
– Так Бленда сейчас там? В доме?
– Во всяком случае, она там была. Но когда она приедет за тобой, не говори ей, что я проболталась. Обещаешь?
Мать быстро поцеловала его в щеку, Фрэнк не помнил, когда такое случалось последний раз, пожалуй, когда он был мальчишкой и она еще возлагала на него надежды. Она что же, опять надеялась на него, на него и на Бленду? Мать взяла коробку от печенья под мышку, ушла к себе. Без малого два часа ночи. Ждать – вот единственное, что ему оставалось. Сколько пройдет времени, пока мозг осознает случившееся, осознает целиком и полностью, по мере возможности? Тут вроде как с едой? Если хочешь наесться как следует, есть надо не торопясь, так, наверно, и чтобы осознать, надо думать не торопясь? Прими все таким, как есть, твердил он себе. Будь что будет. Пусть даже слишком поздно говорить о том, что будет. Все уже случилось. И тем не менее он немного успокоился. Теперь беда постигла его, верно? Около семи у ворот послышались шаги. Может, Бленда пришла. Так он сказал себе. Бленда пришла. Но пришла не она. Он открыл, прежде чем в дверь постучали. Тусклый, какой-то брезентовый свет висел над запущенными, промерзшими садами и брошенными домами Эйприл-авеню. Шериф снял шляпу. Доктор стоял у него за спиной. Принесли дурную весть вдвоем. Недоставало лишь Пастора. Вид у обоих был измученный, нездоровый.
– Может, вы уже слыхали? – спросил Шериф.
– Нет. А что?
– У Мартина ночью случился пожар. То есть у вас. Дом-то теперь ваш.
– Пожар потушили?
– Гореть там уже нечему, Фрэнк. Если не считать…
Шериф замолчал, потупился. Доктор отодвинул его в сторону:
– Давайте-ка зайдем в дом, Фрэнк. Холодно.
Он впустил их. Сели на кухне. Посматривая друг на друга, быстро, украдкой. Потом Шериф положил шляпу на стол и продолжил:
– Там кое-кто был.
– Кто же?
– Мы думаем, Боб Спенсер. Он сидел на веранде.
– С чего бы это ему сидеть у Мартина на веранде? На моей веранде?
Первым делом в голове мелькнуло: как легко врать. И лучший способ врать – задавать вопросы. Доктор достал сигарету, но не закурил.
– Пока что мы не можем сказать с уверенностью…
Доктор встал. Убогий спектакль, подумал Фрэнк. Они запинались, перебивали друг друга, медлили и мямлили. Зрелище недостойное. Они делали все то, чего, как ему внушали, делать нельзя. Ему казалось, он заслуживал лучшего.
– Если у Боба Спенсера есть родня, я готов их известить, – сказал Фрэнк.
– Сегодня это не понадобится.
– Не понадобится? Я ведь должен выполнять свою работу. Я…
– На сей раз весть получаешь ты, Фрэнк. Там был еще один человек.
– Еще один? Кто?
– Бленда. Бленда Джонсон.
Фрэнк не знал, как ему реагировать. Вспомнил одну из первых фраз Шерифа: горе непредсказуемо. Может случиться все. Он и сам так говорил и видел своими глазами, что у каждого человека своя беда. Смотрел на них, то на одного, то на другого, – лица в грязных потеках, искаженные, едва узнаваемые. Они тоже изменились за эту ночь? Фрэнк бросил взгляд в окно. Ветер швырял калитку.
– Бленда? Я не понимаю. Она была там?
– Скверно это для вас, Фрэнк. Мы ведь знаем, как вы были близки.
Шериф опять умолк. Фрэнк положил голову на руки и немного погодя заплакал. Искренними слезами. Никто не скажет, что это не так. Они его не успокаивали. Теперь его черед. Теперь следовало проявить внимание к нему. Теперь речь о нем. Жаль Фрэнка Фаррелли. В нем распространился какой-то жар, кончики пальцев задрожали. Продолжалось так недолго. Окровавленным платком он утер слезы. Шериф положил руку ему на плечо: