Посредник
Шрифт:
Я ждал их под дверью курительной комнаты (мне еще не доводилось бывать там), чтобы немедля удовлетворить любопытство и передать новость Маркусу. Совещание ужасно затянулось, я даже думал, что они вышли через другой выход, но наконец дверь открылась, и друг за другом появились мужчины, все с многозначительным выражением на лице. Я сделал вид, что оказался возле двери случайно. Последним вышел лорд Тримингем.
— А-а, привет, Меркурий! — сказал он; ему приходилось напрягать лицо, если он хотел придать
Я тупо уставился на него.
— Да. Мы не смогли включить тебя в команду, потому что Джим (это был помощник повара) играл за нас в прошлом и позапрошлом году, он неплохо бросает, и мы решили, что он нужен команде. Мисс Мариан взъестся на меня, но ты объясни ей — это не моя прихоть. Так что ты будешь двенадцатым.
Вся его речь настолько поразила меня, что вспыхнувшее на секунду разочарование тут же сменилось окрыляющим счастьем.
— Двенадцатым! — Я чуть не задохнулся от восторга. — Значит, я буду в команде! По крайней мере, — добавил я, — буду сидеть вместе со всеми?
— Так ты доволен?
— Еще бы! Я вообще ничего не ждал. Значит, я пойду с вами?
— Конечно.
— И можно готовиться?
— Можно, но раньше двух все равно не начнем.
— А вы мне скажете, когда будет пора?
— Ты сам услышишь — заиграет оркестр.
Я уже кинулся наверх — поделиться новостью с Маркусом, но тут лорд Тримингем окликнул меня.
— Ты можешь кое-что передать?
— Конечно.
— Спроси Мариан, будет ли она петь на концерте «Дом, милый дом».
Я стрелой кинулся искать Мариан и тут же нашел — она, как я и полагал, возилась с цветами. Просьба лорда Тримингема вмиг выскочила из головы.
— Мариан, я буду играть!
— Играть? — удивилась она. — По-моему, ты все время играешь.
— Нет, после обеда, в крикет. Я двенадцатый, но все равно в команде! Защищать калитку мне, конечно, не доверят, даже если кто-то из наших умрет на поле.
Значит, нечего на это и надеяться.
— Понятное дело, нет... Но, допустим, кто-то из отбивающих совсем устанет, я могу пробежать вместо него, да и в поле сыграю, если кто-то сломает ногу или лодыжку подвернет.
— И кто же, по-твоему, больше для этого подходит? — поддразнила меня она. — Папа?
— О нет.
— Дэнис?
— Нет. — В этом отрицании было меньше убежденности.
— Наверное, ты бы предпочел Дэниса. А может, Бранскилла? — Бранскилл был дворецкий. — У него ноги как деревянные. Такие легко ломаются.
Я засмеялся.
— А может, Хью?
— Нет, только не Хью.
— Почему?
— Ну, он уже и так покалечился... К тому же...
— Что?
— К тому же он — наш капитан, и очень мне нравится, и... ой, Мариан!
— Что такое?
— Он просил вам кое-что передать. — Наконец-то я спустился на землю. — Две вещи. Ну, правда, одна — это пустяк.
— Начинай с пустяка. И почему это пустяк?
— Потому что это насчет меня. Он просил не сердиться на него...
— Почему я должна на него сердиться?
Она уколола палец о шип белой розы.
— Ах, черт! — воскликнула она. — Так почему я должна на него сердиться?
— Потому что меня не включили в состав.
— А я поняла, что включили.
— Нет, я запасной.
— Ну да, ты же сказал. Это безобразие. Конечно, я буду на него сердиться.
— Не надо, пожалуйста, не надо! — воскликнул я, ибо она стала вонзать цветы в вазы с такой злобой, что я решил — Тримингему и вправду не поздоровится. — Он не виноват, да и вообще капитан должен... Не может ведь он разводить любимчиков! Так что не ругайте его, это будет несправедливо. Ну, — торопливо добавил я, отбрасывая рассердившую ее тему, — а второе сообщение хотите выслушать?
— Не особенно.
Я поразился — такого ответа никак не ожидал, но потом вспомнил, что у взрослых есть привычка подшучивать над детьми.
— Да, но... — начал я.
— Ладно, придется выслушать. Ты сказал, что оно важнее первого. Почему?
— Потому что оно насчет вас, — ответил я.
— Ах, вон что. — Она вынула из белой эмалевой миски несколько роз, с которых капала вода, подержала их перед собой и критически оглядела. — Во что они превратились, бедняжки, — пожалела она розы, и я про себя согласился — рядом с ней их никак нельзя было назвать цветущими. — Но что ждать от роз в конце июля, да в такую жару?
— До конца еще далеко, — напомнил я, ибо всегда знал число и день недели. — Сегодня только двадцать первое.
— Правда? — удивилась она. — А я совсем счет дням потеряла. Не жизнь, а какая-то праздничная карусель. То и дело пикники, гости, обеды. Тебе это еще не наскучило? Домой не тянет?
— Вовсе нет, — ответил я, — если только я вам не надоел.
— Ну что ты! Ты для меня — свет в окошке. Не знаю, что бы я без тебя делала. Кстати, ты еще долго у нас пробудешь?
— До тридцатого.
— Ой, это уже скоро. Зачем так рано уезжать? Оставайся до конца каникул. С мамой я договорюсь.
— Нет, не могу. Моя мама будет скучать. Она и так ждет не дождется.
— В самом деле? Ты просто себе льстишь. Ну, останься хотя бы на неделю. С мамой я договорюсь.
— Надо, по крайней мере, написать...
— Ну, разумеется. Прекрасно, значит, решено. И цветы я разобрала. Могу тебе доверить одну вазу? Донесешь?
— Донесу, конечно, — сказал я, — но, Мариан...
— Да?