Постигая живое слово Божие
Шрифт:
Кое-где существует стойкая антипатия к использованию Библии в проповеднических целях. «Я часто проповедую без текста или пользуюсь текстом небиблейского автора, Киркегора, например, или, при случае, обращаюсь даже к Катарине Вайтхорн», — говорит известный английский проповедник и богослов д-р Найнхэм [15] (последняя более или менее равнозначна американке Энн Лэндерс). Такая позиция стремится доказать, что «задача церкви состоит в том, чтобы сказать, во что она верит сегодня, а не толковать текст древнего (библейского) документа» [16] . «И я должен признаться, — добавляет проповедник, — что дух моих проповедей во многом отвечает формулировке Леонарда Годсона: «Я вижу это так; можешь ли ты видеть это так же?» [17] Довольно значительная часть христиан считает, что суть проповеди заключается в том, чтобы показать, «во что ты сегодня веришь, и обратиться с призывом к тому, во что сегодня можно верить и что принимают другие» [18] . Такая позиция отражает кризис авторитета Библии, проявляющийся в том, что личное мнение узурпирует ее авторитет.
15 D. E. Nineham, «The Use of the Bible in Modern Theology,» Bulletin of the John Rylands Library 52 (1969):193.
16 Barr, The Bible in the Modern World, p. 7.
17 Nineham,
18 Barr, The Bible in the Modern World, p. 7.
Таким образом, сегодня мы наблюдаем странное и все более возрастающее молчание Библии, хотя мы лишь вкратце коснулись некоторых симптомов кризиса, вобравшего в себя проблему ее авторитета. Но в чем же состоит эта проблема, разделившая столь многих христиан в их отношении к авторитету Библии? Прежде чем попытаться дать какой-то ответ, проследим дальнейшие симптомы кризиса авторитета Библии.
Библия в новейшем богословии
Современная история Всемирного Совета Церквей иллюстрирует всевозрастающую напряженность в понимании того, каким образом со времен второй мировой войны Библия трактовалась в экуменических научных документах. Общая неудовлетворенность выразилась в серьезном взаимном отчуждении между библейскими экзегетами и богословами-экуменистами. Этот факт приводится в качестве главного основания для нового экуменического изучения проблемы библейского авторитета. В 1969 г. научный документ, посвященный этой проблеме, сообщал следующее: «Предположение, что все Церкви сообща обладают Библией, остается двусмысленным до тех пор, пока не будет прояснен вопрос об авторитете» [19] . В наиболее простой форме проблема выглядит так: «Если одно толкование Библии производит совершенно иное впечатление, нежели другое, то сама Библия как таковая едва ли может быть воспринята как окончательный авторитет» [20] . Таким образом, кризис авторитета Библии в значительной степени выражается в проблеме ее толкования; он в значительной мере обусловлен герменевтикой (принципами библейского толкования).
19 J. Barr and others, The Authority of the Bible: A Study Outline, The Ecumenical Review 21 (1969):138.
20 Barr, The Bible in the Modern World, p. 8.
Странное и всевозрастающее молчание Библии в Церкви не ограничивается только проповеднической кафедрой, группами по ее изучению или экуменическими научными документами; складывается впечатление, что это молчание наиболее заметно в современной теологии. Недавно профессор Йельского университета Дэвид Келси описал, как используют Библию современные богословы [21] . Он показал, что основная тенденция выражается в нежелании пользоваться библейским текстом как авторитетом в богословии [22] и в стремлении отыскать другие авторитетные основания, кроме Библии. «Уже определено, — пишет он, — каким именно образом богослов в конечном счете истолкует и использует Писание, и определено это не текстами как таковыми, не текстами как принадлежностью Писания, а логически предшествующим этому образным суждением» [23] . В простейшей форме это означает, что в нормативной структуре авторитета имеет место тонкое, но решительное смещение от внешней нормы Библии (и представляемого ею авторитета) к внутренней норме человеческого разума. Такие богословы утверждают, что человек достиг совершеннолетия и теперь вполне самостоятелен; он сам является источником авторитета. В результате образное суждение человека становится правомочным в оценке Писания.
21 D. H. Kelsey, The Uses of Scripture in Recent Theology (Philadelphia: Fortress Press, 1975).
22 Ibid., pp. 14 — 155.
23 Ibid., p. 206.
Однако что же все это значит? Богослов Чикагского университета Лэнгдон Джилки подводит следующий итог: «Современная богословская ситуация характеризуется радикальным «потрясением основ», и мы считаем, что этот переворот недавно пережили почти все, интересующиеся христианской верой, богословием, проповедью и вообще религиозной жизнью» [24] .
Серьезность этого потрясения выражается в том, что в настоящее время оно совершается внутри Церкви. В прошлом «радикальное потрясение основ» отличало секулярный мир и атака на Церковь шла извне. До недавних пор в том случае, если это «потрясение» случалось с кем-либо внутри Церкви, оно являлось верным признаком ухода из рядов верующих; нередко это означало конец профессионального служения в качестве священника или преподавателя теологии. Теперь же данная проблема постоянно дает о себе знать внутри Церкви.
24 Gilkey, Naming the Whirlwind, p. 9.
«Потрясение основ» протекает крайне тяжело, потому что все христианское братство (независимо от исповеданий) переживает этот переворот. Оно — «потрясение» — радикально в том смысле, что посягает на основу иудео-христианских религиозных постулатов: во-первых, на реальность бытия Бога и, во-вторых, на реальность Его единственного откровения, воплощенного в Писании.
КОРНИ ЗАТМЕНИЯ АВТОРИТЕТА
Общие знаменатели
В начале 60-х гг. ХХ в. радикальная теология [25] обзавелась новыми ярлыками — такими, как «теология освобождения» и «теология мертвого Бога» [26] . Если мы проследим кризис современной либеральной и неоортодоксальной теологии, мы найдем ключ к пониманию этого радикального поворота, обернувшегося потрясением основ традиционного христианства.
Современная либеральная теология берет начало в конце XVIII в., когда были опубликованы сочинения Фридриха Шлейермахера (1768 — 1834). Его первый большой труд, вышедший в 1799 г. под заголовком «Речи о религии к образованным людям, ее презирающим» (On Religion Speeches to Its Cultured Despisers); (см. русский перевод 1911 г. — прим. переводчика), представляет собой попытку романтической защиты христианства в эпоху, последовавшую за веком Просвещения. Однако это не стало новым утверждением библейской ортодоксии, как не было, впрочем, и оживлением нравственной религии. Шлейермахер определил религию как «чувство и вкус к бесконечному» и стремился показать, что она имеет основу в структуре человеческого существования, а не в откровении Писания. Антропоцентристский подход к теологии, представленный у Шлейермахера, облегчил возможность либерального подхода к религии, в большей степени акцентировавшего внимание на человеке, а не на Боге, и такой подход на многие десятилетия вперед оказал влияние на теологию. Своих новых последователей он обрел среди радикальных богословов ХХ в.
25 Ibid., pp. 107 — 145.
26 Cм.: W. Hamilton, The New Essence of Christianity (New York: Association, 1961); Paul Мфn Buren, The Secular Meaning of the Gospel (New York: SCM Press, 1963); T. Altizer and W. Hamilton, Radical Theology and the Death of God (Indianopolis: Bobbs-Merril Co., 1966); T. Altizer, The Gospel of Christian Atheism (Philadelphia: Westminster Press, 1966).
Неоортодоксальная теология развилась в начале ХХ в. как реакция на либерализм века предыдущего, который свел христианскую веру к общечеловеческим истинам и нравственным ценностям, превратив таким образом христианство из явленной теологии в антропологию. И поэтому неоортодоксия уподобилась бомбе, упавшей на площадку, где весело резвились либеральные богословы.
В 1919 г. Карл Барт (1886 — 1968), ранний неоортодоксальный теолог, заявил, что Бог — это Совершенно Иное, Нечто абсолютно трансцендентное, что не должно отождествлятся с чем-либо в этом мире. Бог вторгается в этот мир, как вертикаль, пересекая горизонтальный план в личности Иисуса Христа, Который в Своей жизни, смерти и воскресении является полным откровением Божьим. В дальнейшем ранняя неоортодоксия Барта претерпела несколько пересмотров.
Другие теологи (Е. Бруннер, Р. Бультманн, Р. Нибур, Г. Олен и А. Нигрен) продолжали развивать неоортодоксальную тему, но каждый делал это на свой лад, в конечном счете противореча друг другу в ряде существенных моментов. Несмотря на то, что они приняли «современное секулярное понимание пространственно-временных мировых процессов — мира природы и истории» [27] они продолжали бросать вызов либеральным богословам с их эволюционным оптимизмом и их моделью автономного человека.
27 Gilkey, Naming of the Whirlwind, p. 91.
Однако независимо от того, сколь критично была настроена неоортодоксия против своих либеральных предшественников, «в принципе «она» продолжала либеральную традицию» [28] И, по-видимому, Вильгельм Паук был во многом прав, сказав, что «ортодоксальная теология дала повод к большей ортодоксии, а либеральная теология дала начало неоортодоксии» [29] . Барт и другие неоортодоксальные теологи приняли секулярное (присущее также либеральной теологии) понимание происхождения мира по принципу развития дарвиновской модели эволюции, а также новое понимание хода истории как замкнутой цепи причин и следствий. Эти два радикально новых восприятия мира природы и мира истории неоортодоксальные теологи наследовали от своих либеральных предшественников, в то же время энергично протестуя против некоторых других принципиально важных учений. Эти новые аспекты в понимании природы и истории оказались причиной падения неоортодоксии и привели к затмению Библии. Проанализируем оба момента. Неоортодоксальные теологи восприняли модель эволюции как ключ к пониманию мира природы, то есть мысль о том, что жизнь в течение долгого периода времени движется от простых форм к более сложным, стала единственным жизнеспособным научным объяснением Вселенной, планеты Земля и жизни на ней. К этому современному научному пониманию мира природы, к современному, натуралистическому видению мира неоортодоксия пыталась привить библейское понимание Бога как Совершенно Иного. Признавая Бога трансцендентным Творцом и верховным Владыкой, они описывают Его как активно действующего в историческом процессе — в наказании и искуплении, и особенно в таком событии, как пришествие Иисуса Христа. Это соединение натуралистическо-эволюционистского взгляда на мир с Богом Библии, который Своими личными деяниями, совершаемыми в истории, придает этому миру значение и связность, «в лучшем случае является¦ всего лишь натянутым дуализмом» [30] . Союз этих двух взглядов на мир (современного и натуралистического с библейским и сверхестественным) выглядел как плохо подогнанное сочетание двух взаимоисключающих концепций реальности. Окончательный распад этого беспокойного союза проявляется, несомненно, в отрицании зримых чудес и особых божественных вмешательств.
28 D. Tracy, Blessed Rage for Order: The New Pluralism in Theology (New York: Seabury Press, 1975), p. 27.
29 W. Pauck цитата по Tracy, Blessed Rage for Order, p. 27. Cf. W. Pauck, Karl Barth: Prophet of a New Christianity? (New York: Harper amp; Row, 1931).
30 Gilkey, Naming the Whirlwind, p. 91.
Каким образом Бог действует в истории? Действительно ли Он совершил чудо перехода израильтян через Чермное море, как это описано в Библии? Действительно ли Он в одну ночь умертвил 185 тысяч ассирийских воинов, чтобы спасти Иерусалим? Действительно ли Он исцелил слепого и увечного? На самом ли деле Иисус физически восстал из мертвых? Обычно в ответ раздается твердое и для большинства неоортодоксальных теологов однозначное «нет». Бог действует в истории, но не таким образом. Многие богословы присоединяются к словам Рудольфа Бультманна, сказавшего, что «само воскресение «Иисуса» не является событием прошедшей истории» [31] . С их точки зрения обращение Павла к живым свидетелям Христова воскресения в 15 главе Первого послания к Коринфянам в наше время не является для нас обязательной истиной. В этой связи Бультманн утверждает, что «исторический факт, включающий в себя воскресение из мертвых, совершенно непостижим» [32] . Карл Барт доказывает, что обращение Павла к очевидцам (1 Кор.15) не дает гарантии воскресения Христа, а только отражает то, что он (Павел) проповедовал [33] . Для Бультманна воскресение — всего лишь «чистое и простое мифическое событие» [34] .
31 R. Bultmann, «New Testament and Mythology,» in Kerygma and Myth, ed. H. W. Barth (New York: Harper amp; Row, 1961), p. 42. Относительно дискуссий о воскресении Иисуса, как оно понимается современной мыслью, см.: C. E. Braaten, History and Hermeneutics (Philadelphia: Westminster, 1966), pp. 78 — 102; B. Klappert, ed., Diskussion um Krenz und Auferstehung, 2d ed. (Wuppertal: Aussaat, 1967); J. Moltmann, The Theology of Hope (New York: Harper amp; Row, 1967), ch. 3; W. Pannenberg, «Did Jesus Really Rise from the Dead? » Dialog 4 (1965):128 — 135.
32 Bultmann, Kerygma and Myth, p. 39.
33 K. Barth, Kerygma and Myth, p. 39.
34 Bultmann, Kerygma and Myth, p. 39.