Постой, паровоз!
Шрифт:
В тот же день Зиновия переместили на другую шконку – подальше от туалета. Но и это было далеко не самое почетное место. Блатные не захотели с ним якшаться, но и унижать перестали. А обычные заключенные перестали его чураться и даже стали приглашать к столу.
Зиновий не стал блатным, но к этому он ничуть и не стремился. Блатная романтика его не привлекала. Ему достаточно было просто жить. Так, чтобы его не били и не обижали…
Его не били, не унижали. И он хотел так жить дальше, как обычный безликий арестант по заведенному в тюрьме распорядку.
Вчера Зиновий получил первую передачу от мамы. Сало, печенье, конфеты – все это, конечно, порадовало. Но самое большое удовольствие доставили сигареты «Прима» – россыпью, в целлофановом пакете, но количеством, как говорится, «завались». Ох, и накурился он вчера на радостях! Так накурился, что на предложенный сегодня «БАМ» с фильтром смотреть не хотелось. Но все же Зиновий взял сигарету. Закурил. Нервы шалят.
– В камере освоился? – спросил Горбунцов.
– Да так, – неуверенно кивнул Зиновий.
– Обижают?
– Нет.
– Уже нет. А первые три дня обижали, так? Сортир заставляли чистить.
– Вы откуда знаете? – не смог сдержать удивления Зиновий.
– Ну, есть информация. Признаваться будем? – спросил, как выстрелил, Горбунцов.
– В чем?
– Сам знаешь, в чем.
– Но я никого не убивал.
– Да? А в камере ты говорил другое.
И снова следователь его удивил. Зиновий понял, что в камере у него есть свой информатор, то бишь стукач.
– Так то в камере, – жалко пожал он плечами.
– Что, авторитет хотел свой поднять?
– Да нет…
– Ну что нет, если да. Не знаю, поднял ты свой авторитет или нет, но блатные не любят, когда их водят за нос. Вот ты сейчас откажешься от убийства, а завтра твои сокамерники узнают, что ты их обманывал. Угадай, что с тобой после этого будет?
– Плохо будет, – затравленно кивнул Зиновий.
На части его не разорвут, но в «очко» мордой ткнуть могут. Или в родное «очко» кое-что ткнут. И тогда жизнь снова превратится в сущий ад, из которого его уже никакая сила не выдернет…
– Не то слово. Пойми, терять тебе все равно нечего. Твоя вина доказана на все сто процентов. Присутствие на месте преступления, отпечатки пальцев на орудии убийства. Осталась только чистая формальность – твое чистосердечное признание.
– Еще одна формальность осталась, – вспомнил Зиновий. – Адвокат его зовут…
– Будет тебе адвокат, – кивнул следователь. – Обязательно будет, но поверь мне на слово, он скажет тебе то же самое.
С общественным защитником Зиновий встретился на следующий день. Это был пухлый мужчина с толстыми, как у хомяка, щеками и маленькими, как у мышки, глазами. Он внимательно выслушал его, немного подумал и заявил, что высшей меры наказания можно избежать в одном-единственном случае – если сделать чистосердечное признание. А умирать
И только после этого с ним встретился человек, который оставил в его памяти неприятные воспоминания. Человек, который хватался за оружие, когда узнал, что Зиновий убил сотрудника уголовного розыска. Якобы убил… Майор милиции Лебяжный, матерый волкодав. Зиновий с опаской входил в помещение для допросов. Ведь он уже сознался в убийстве Шипилова, значит, его уже можно рвать на части. Но оперативник не стал набрасываться на него. Поздоровался кивком головы, молча показал на привинченный к полу табурет.
– Вопрос такой, – мрачно изрек он. – Кто убил капитана Шипилова?
– Я.
– Ты сам в это веришь?
– Нет.
– Тогда кто стрелял?
– Я.
– Ты же говорил, что ничего не помнишь.
– Говорил.
– Значит, стрелять мог кто-то другой?
– Кто?
– Наталья Слюсарева, например.
– Исключено.
– Она утверждает, что находилась в ванной в тот момент, когда все произошло. А потом якобы испугалась и убежала из дома.
– Если она утверждает, значит, так оно и было.
– Не могла она убежать. Нервы у нее крепкие. И в преступном мире она своя в доску. Она была любовницей вора в законе.
– Может быть.
– Не может быть, а точно. Именно этому вору и мешал Шипилов. Именно этот вор и поручил ей расправиться с ним. Тебя подставили, парень. Тебя капитально подставили!..
– Я не знаю.
– Да знаешь ты все. Наташу свою выгораживаешь. Пойми, ты же сам себя на полную раскручиваешь. Вину на себя взял. Тебя же к высшей мере наказания приговорят. Расстреляют тебя!
– Что же делать?
– Скажи, кто в Шипилова стрелял?
– Но я не знаю… Я не видел… Я спал… А если это Наташа?
– Так она и стреляла!
– Но я не видел… Говорю же, спал я…
Зиновий не мог обвинить Наташу в убийстве. Она действительно могла застрелить опера, она действительно могла подставить его самого. Но ведь он не видел, как она убивала. И он достаточно сильно ее любил, чтобы обвинить в страшном преступлении. Тем более, что иногда ему начинало казаться, будто это он сам и застрелил Шипилова. Случаются же у людей провалы в памяти. И с ним такое же могло произойти. Может, нельзя было ему пить в тот день, а он выпил и потому потерял контроль над собой. Может, и видел, как Шипилов пользует Наташу, может, и вышел за ним на кухню с пистолетом…
– Точно спал? – пристально посмотрел на него Лебяжный.
– Не знаю. Но точно ничего не помню…
– Может, и в самом деле по пьяной лавочке стрелял?
– Может быть.
– Темное дело, парень. Очень темное. Даже не знаю, чем тебе помочь…
– Никто не может мне помочь.
– Никто. Разве что только Наташа. Если признается в убийстве. Но поверь, она этого никогда не сделает.
– Потому что не убивала.
– Потому что исчезла она. Уехала куда-то. А может, и в земле где-то лежит.