Поступление
Шрифт:
Я совершенно привычным образом зашел в лабиринт, сделал пару шагов и нерешительно остановился. Потому что редкий, обманчивый свет так и не думал загораться. Вместо этого подтянулись совершенно другие источники. Слабые, недостаточные даже для придания предметам очертаний, но мое болезненно обострившееся зрение с лихвой перекрыло эти недостатки.
Я помотал головой, несколько раз зажмурился, привыкая к рези и навязчивой контрастности черно-белого мира вокруг, а потом замер. Потому что никаких тренажеров и механизмов вокруг меня больше не существовало. Неожиданно для себя, я оказался совершенно в другом месте.
Исчезли
Блеклые, прерывистые огоньки светильников сменились отражением Луны сквозь решетку. Плоский трепещущий блин на маленьком куске черной поверхности сточных вод. Свежее весеннее утро сменилось ледяной русской зимой. Я снова стоял в той зловонной клоаке, в которую упал в прошлой жизни. Снова дергался, извивался как червяк верхней половиной своего тела, провалившись в канализационный люк.
Мои ноги, как и в тот раз, жгло холодной водой и сводило судорогой, горела огнём застрявшая в щели толстого ледяного налета поясница, скрипело железо в глубине туннеля, бегали и пищали крысы, шелестели панцири насекомых, а где-то далеко мигала оранжевым светом маленькая аварийная лампочка.
И вот сейчас, в первый раз за мою бытность Кодзуки Кано, я впал в самую настоящую истерику. Я рвался из плена ледяной ловушки как медведь из капкана, я ревел, орал, рыдал, звал всех, до кого мог дозваться. В тот момент мне было наплевать на гордость, репутацию, честь и совесть. Нет, лишь бы не опять, лишь бы не очередная смерть в зловонной клоаке, не ужас от потери конечностей, не зверский голод, не вкус тухлой канализационной воды с плавающими в ней тушками мертвых зверьков и городскими нечистотами.
Кажется, мое зрение двоилось. Я одновременно видел и изморозь на стенах тоннеля, и росчерки бешено вращающихся бамбуковых лопастей. Наблюдал за агонией коренастого, совершенно некрасивого человека глубоко за сорок и четкими, выверенными движениями молодого парня с плавной, породистой физиономией.
Крак!
Ломается верхняя корка снега под онемевшими пальцами моей первой ипостаси.
Хруст!
Ломается лучезапястная кость подростка. Он зашел слишком глубоко, слишком сильно взвинтил темп. Как будто тренировка на грани жизни и смерти была способна усмирить пожар в его душе.
Скрип!
Скрежещут, обламываются красные ногти о твердую корку вокруг его "проруби". Хлынувшая из-под пальцев кровь пятнает снег, расплывается кровавыми кляксами на поверхности текущей рядом воды. Человеку плевать. Он чувствует свою скорую смерть и отдает все силы для того, чтобы выжить.
Скрип!
Странный звук похож на лопнувшую резину. Но это рвется, не выдержав заданного темпа, натянутая кожа предплечий хрупкого на вид паренька. Чудовищная рана обнажает мясо, но и там все выглядит жутко: перекрученные мышцы с осколками костей, неестественная поза.
Хырр!
Пар вырывается из-под сжатых зубов мужчины. Он давно перестал чувствовать свое тело ниже пояса, голова кружится все чаще, а раз моргнув, он вдруг понимает, что кровь из лопнувших мозолей уже успела свернуться и опасть ржавой трухой.
"Последний шанс!" — Думает он. Руки
Удар!
Подросток больше не может использовать измочаленные ладони. Запястья, предплечья и голень — тоже. Он отбивает удары коленями, скользит всем телом под свист бамбуковых палок, напитанными энергией стопами задает общее направление. Со стороны кажется, что человеческая фигурка вот-вот врежется, рухнет на землю, но этого все никак не происходит. Нечеловеческая грация и пластика, словно неведомый воин владеет змеиной ловкостью. Со стороны кажется, что он одержим.
Удар!
Лед трескается под синими, изрезанными, вспухшими от холода и ран пальцами, раздается в стороны, освобождает застрявшее тело из своего плена. Прикосновение ледяной воды выбивает воздух из легких. Изнемогающие руки с усталым облегчением опускаются вниз, в холодную воду. Мужчина уходит под лед без единого звука. Легкий плеск, стайка пузырей на поверхности, скрип трущихся друг с другом льдин на периферии — этот тихий, успокаивающий шум стал последней эпитафией ненужного человека. Куда более естественной, чем фальшивое торжество похоронного ритуала под нарочито-языческий реквием.
Плеск!
В тот момент, когда ледяная вечность смыкается над макушкой мужчины, картинка перед глазами перестает двоиться. Кано падает на колени, быстрыми жадными глотками начинает всасывать в себя воздух, а затем медленно подносит к своему лицу измочаленные руки. Стук сердца, осознание и дикий крик, полный боли, ужаса и… облегчения.
— Как он? — Спокойным, выверенным тоном спросил Сэймэй у своего водителя. Отто, по своей дурацкой привычке, сделал секундную паузу, бросил долгий взгляд на бледное, заострившееся лицо паренька, повернулся к своему господину и обстоятельно начал доклад:
— Для начала, хочу похвалить ваши действия и проявленное хладнокровие. В теории, следовало бы подождать еще семь, а то и восемь минут, однако вы правильно сделали, что прервали его сумеречное состояние. Не знаю почему, но пилюля оказала на него слишком сильный эффект. Как будто парню не пятнадцать, а, самое большее, двенадцать. Да еще с обширным травмирующим опытом.
— И что с ним будет?
— После синдского зелья исцеления? Придет в норму часов через восемь, вряд ли дольше.
— Не поторопился ли я? За такой расходник отец может лично удавить поганца в выкопанной им "яме", — Поделился сомнениями младший сын Дзюнбея. Отто едва успел спрятать улыбку. Прошло больше пяти лет с того времени, как молодой господин советовался с ним. А уж моментов, когда он сомневался в своих решениях или открывал кому-либо душу и вовсе было меньше, чем дней его рождения.
— Вы успели как раз вовремя, Кодзуки-сама. Прими мальчик зелье на пять-семь минут позже — и мог уже не успеть на испытания в Академии. Полчаса и выше могли подвергнуть угрозе его жизнь, а на карьере мага пришлось бы поставить крест.
— Ясно, — Помолчав, ответил ему Сэймэй и потянулся за сигарой.
Старый слуга клана Кодзуки не обманывался бесстрастной мине своего подопечного. Молодого Господина он знал как облупленного еще с тех времен, когда сорванец любил бегать по резиденции и кидать огрызками яблок познания в редких бирюзовых карпов личного пруда главы клана.