Потаенное наслаждение
Шрифт:
И снова его бровь изумленно изогнулась.
— Почему?
— Я хочу твое тело, а не историю твоей жизни, — только и сказала она.
Про себя же договорила: «но после я хочу позабыть о тебе, как о мече, который висел над Дамоклом, и был готов пасть в любую минуту и разрубить бедолагу на части»
Он помрачнел. Однажды она сказала, что ничего не знает о нем; хотела узнать больше. Что изменилось?
Может быть, это маневр, чтобы вовлечь его в разговор о его друзьях?
Нет.
Нет, он так не думал.
Склонив
Она сжала челюсть, приподняла плечи. Румянец покидал ее щеки.
Даника взялась за край своей футболки трясущимися руками и начала поднимать ее, открывая дюйм за дюймом молочно-белой кожу. У нее был плоский животик, изящный пупок, созданный для его языка.
Через миг он оказался пред нею, накрыв ее руки своими и остановив их. Ткань футболки прикрыла ее лицо, защищая девушку от его жадного взгляда. Она задохнулась, когда его живот соприкоснулся с ее.
— Ты не хочешь испытывать ко мне желание, — выдохнул он ей на ухо. Ткань не дала его дыханию ласкать ее, но она все равно задрожала. — Думаю, ты хочешь держать меня на расстоянии.
— Разве ты можешь меня в этом обвинять? — спросила она. — Дай мне раздеться.
— Нет, не мне тебя винить.
Он сдернул футболку до конца и отбросил в сторону.
Масса ее сотканных из солнечного света волос упала на плечи, обрамляя лицо. На ней был черный кружевной бюстгальтер — один из тех, что он купил для нее — и грудь ее слегка выглядывала из него. Он сглотнул, гадая одеты ли на ней подходящие трусики.
Глядя ему в глаза, она сжала край его разорванной рубашки и потянула вверх. Он поднял руки. В конечном итоге ей пришлось встать на цыпочки, а ему нагнуться, чтобы снять одежку. Едва он распрямился, он опять издала жаркий вздох.
— Такой сильный, — она протянула дрожащую руку и провела кончиками пальцев вдоль краев одной из ран.
При первом же касании он прикрыл веки, сдаваясь. В поглаживании поврежденной плоти таилась такая сладкая, сладчайшая боль.
— Когда ты успел это заработать? — спросила она.
— Я думал, что ты жаждешь тишины?
Она вздохнула.
— Не так давно, — признался он.
— Ловцы?
— Да.
Ее губы сжались тонкой линией.
— По крайней мере, она заживает.
Заживает?
Проклятье.
Если хоть одна из его ран решит затянуться до того, как он возьмет Данику, он посыплет их солью, чтобы разбередить. Ничто не помешает ему овладеть этой женщиной.
Нежно. Бережно.
Так как он всегда мечтал, но никогда не мог.
— Я делаю тебе больно? — спросила она, а потом безрадостно рассмеялась. — Неважно. Просто… поцелуй меня. Уложи в постель.
Постель. Да, о, да. Он открыл глаза и взглянул на девушку.
Шаг вперед. Второй. Он потеснил ее к кровати. Ее ноги ударились о край, и она села. Облизывая губы, смотря ему в лицо, она отползла назад.
— Сними джинсы, — хрипло приказал он.
Девушка легла на спину и приподняла бедра. Расстегнула пуговицу, молнию. Ткань соскользнула с ее ножек.
О, боги всемогущие, на ней были надеты подходящие бюстгальтеру трусики, черным вихрем оттеняющие молочную белизну ее кожи.
Он наделся, что они уже мокрые.
Его плоть напряглась, отчаянно стремясь к ней.
Внезапно демон Боли шевельнулся в его голове, позевывая, урча.
Он стиснул зубы.
— Твоя очередь, — произнесла Даника, опираясь на локти.
Думал ли он ранее, что она так прекрасна? В груди разливалась боль при одном ее виде. Она была Афродитой во плоти. Воплощенным соблазном. Она была…его.
Еще нет… еще не совсем…
Она хотела его в постели, но не хотела узнавать его.
Он же не позволит одному случиться без другого.
— Ты упоминала историю моей жизни. Что ж я провел несколько лет запертым в камере, — сообщил он, — по своей воле. Не из-за Ловцов, а потому что не мог управлять своей неистовой потребностью причинять и испытывать боль.
— Не думаю…
— В древности в Греции я сражался с Ловцами и разрушал города. Вопли умирающих были моей пищей. После убийства одного из моих друзей, с которым я вместе смеялся и сражался, истина о том, во что я превратился, начала открываться мне.
— Не хочу этого слушать.
Она мотнула головой так, что шелковые пряди ее волос затанцевали в воздухе.
— Я знал, что не смогу научиться контролировать своего демона, если соблазн будет поджидать меня за каждым углом. Я жаждал искоренить всех улыбающихся и радующихся. В моем, подчиненном демоном, мозгу для их существования не находилось оправдания.
— Рейес.
— Потому я попросил Люциена запереть меня. Из всех нас он первым научился контролировать своего демона. Он не хотел этого, но согласился. За время заточения я научился резать себя в случае возникновения потребности боли. В конечном итоге я привык жаждать только этой — собственной — боли. Мой демон также возжаждал ее, а все остальное было почти позабыто.
Если бы только заточение помогло и Аэрону…
— Прекрати. Пожалуйста, просто прекрати.
— Почему? Потому что знание моих страданий делает меня более человечным? Потому что ты хочешь думать обо мне только как о демоне? Потому что однажды, когда мы расстанемся, ты надеешься забыть, что я вообще когда-то существовал?
Последние слова сопровождались яростным рычанием.
— Да! — выкрикнула она, садясь. Ее грудь бурно вздымалась. — Да, ясно. Да. Я не должна хотеть тебя, но хочу. Я не могу выбросить тебя из головы, хотя должна думать о тысячах других вещей. У нас нет будущего. Подумай сам. Один из твоих друзей хочет убить меня и всех моих близких. Ты живешь войной, а я стремлюсь к покою.