Потаенный свет
Шрифт:
Жена на веранде… Как давно это было, совсем в другой жизни. Недавно Рой Линделл видел ее в Лас-Вегасе. Он знал, что я спрашивал о ней. Недели не проходило без того, чтобы я не подумал, что надо поехать туда, разыскать ее и уговорить сойтись снова, попробовать еще раз. Я согласен на ее условия, на любые ее условия. Служба больше не держала меня в Лос-Анджелесе. Я могу поехать к ней, чтобы жить вместе в Городе Греха. Она вольна искать все, что ей нужно, на сукне покерных столов, зато каждый вечер возвращалась бы ко мне. А я могу заняться чем угодно. С моим-то опытом
Однажды я собрал чемодан, положил его в багажник и отправился в путь-дорогу. Я едва доехал до Риверсайда, как меня охватил знакомый страх. Я съехал с шоссе и, чтобы успокоиться, съел в забегаловке гамбургер и вернулся домой. Я оставил чемодан на полу в спальне до следующего раза, вытащив оттуда лишь носильные вещи, которые могли понадобиться в ближайшие неделю-две.
Страх не покидал меня ни на минуту. Я боялся, что меня отвергнут, не ответят на мою любовь, лишат последней надежды. Опасался каких-то потаенных чувств, поднимавшихся во мне. Все мои страхи были перемешаны, как молочный коктейль, и поданы мне в полной до краев чашке. Настолько полной, что я шагу не мог ступить, не расплескав ее. Поэтому я стоял как вкопанный, не мог двигаться, не мог уехать из Лос-Анджелеса.
Я давно уверовал в теорию одной пули. Можно много раз влюбляться и любить, но есть только одна пуля, которая пронзает тебя насквозь. И если тебе повезет, рана никогда не затянется.
Вероятно, на пуле, доставшей Роя Линделла, было высечено: «Марта Гесслер». Не знаю. Зато я убежден, что моя пуля – это Элеонор Уиш. Она пронзила меня насквозь. Были женщины до нее и после нее, но нанесенная ею рана кровоточит и будет кровоточить всегда – иначе быть не может. Как много всего таится в сердце человека!
16
По пути к Вудланд-Хиллз я заскочил в «Вандомские вина», а потом поехал на Мельба-авеню. Без звонка. Лоутон Кросс всегда дома.
После троекратного стука Дэниелл наконец открыла дверь. Лицо ее, и без того угрюмое, помрачнело еще больше.
– Он заснул, – процедила она, не двигаясь с места. – Никак не придет в себя после вчерашнего.
– Разбуди его, Дэнни, мне нужно поговорить с ним.
– Слушай, чего ты ломишься в чужой дом? Нет у тебя такого права. Ты больше не полицейский.
– А у тебя есть право решать за мужа, с кем встречаться, а с кем нет?
Мое замечание немного сбило с нее спесь. Она подозрительно покосилась на ящик с инструментами и на коробку у меня под мышкой.
– Что там у тебя?
– Подарок ему несу. Кроме того, мне надо подготовить его. К нему должны заехать.
Дэнни молча отступила, пропуская меня. Я прошел в спальню к Лоутону. Он спал, полуоткрыв рот. На щеке виднелась засохшая струйка лекарства. Мне даже смотреть на него не хотелось. Этот полутруп явственно показывал, что может случиться с человеком. Ящик с инструментами и коробку с часами я поставил на кровать и громко хлопнул дверью в надежде разбудить Кросса. Глаза у него приоткрылись, но взгляд был затуманен.
– Эй, Ло, это я, Гарри Босх.
Я выключил зеленый огонек на
– Гарри? Ты где?
Я стоял перед ним с застывшей улыбкой.
– Здесь. Ну как, проснулся?
– Да.
– Ну и замечательно. Я привез тебе подарок.
Я приблизился к кровати и начал вытаскивать из коробки часы.
– Привез виски? Вот спасибо, – сказал он, оживившись.
– Вот тебе часы на стену. Будешь знать время.
– Она их снимет, – вздохнул он.
– Я попрошу, чтобы не снимала.
Открыв чемоданчик с инструментами, я достал молоток, выбрал гвоздь и осмотрел стену. Самое удобное место для часов оказалось слева от телевизора, над розеткой. Одним ударом я вогнал наполовину гвоздь в стену и уже прилаживал часы, как отворилась дверь и из-за нее выглянула Дэнни.
– Зачем ты это делаешь? Ему не нужны часы!
Я закрепил часы и возразил:
– А он сказал, что нужны.
Мы оба посмотрели на Лоутона. Его глаза забегали от Дэнни ко мне и обратно.
– Пускай повисят, – произнес он, – чтобы я знал, когда будут мои передачи.
– Как хочешь, – сухо отрезала Дэнни и вышла, хлопнув дверью.
Я вставил провод от часов к розетке, установил на циферблате время и включил камеру. Все. Дело сделано. Я убрал молоток и защелкнул замок на чемоданчике.
– Гарри!
– Что?
– Ты принес?
– Да.
Пришлось опять открыть чемоданчик и достать оттуда бутылку, которую я наполнил в «Вандомских винах».
– Дэнни говорит, тебе вчера плохо было.
– Ни хрена подобного! Дай глотнуть, Гарри, душа просит.
Я проделал такую же процедуру, как и вчера, надеясь, что Лоутон не заметит, что виски разбавлено.
– Хорошая все-таки штука «Блэк буш». Еще глоточек, ну пожалуйста.
Я влил Кроссу в рот еще дозу спиртного и завинтил крышку. Мне было стыдно, что я лишаю приятеля единственной оставшейся в жизни радости.
– Послушай, Ло, хочу тебя предупредить: я, кажется, разворошил осиное гнездо.
– Что случилось?
– Я попытался разыскать ту женщину, о которой ты упоминал. Ту, что звонила Джеку Дорси насчет номеров на банкнотах. Помнишь?
– Помню. Ну и как, нашел?
– Нет. Та женщина была агент Марта Гесслер. Тебе это имя ничего не говорит?
Его взгляд блуждал по потолку, будто там, наверху, хранились блоки памяти.
– Вроде нет. А оно что-то должно говорить?
– Да. Дело в том, что женщина пропала без вести три года назад, вскоре после того, как позвонила Джеку.
– Неужели?
– Да.
Вот меня и подловили, когда я попытался разузнать насчет этого звонка.
– Они и меня захотят допросить?
– Не знаю. Но ты держи ухо востро. У них теперь любое происшествие связывается с терроризмом. После одиннадцатого сентября особая команда организована. Мужики там лихие, сначала стреляют, потом устав читают.
– Гарри, я не хочу их видеть. Зачем ты заварил эту кашу?
– Извини, так уж получилось. Если приедут, постарайся отвечать на их вопросы как можно спокойнее. Узнай их фамилии. И скажи Дэнни, чтобы она потом мне позвонила.