Потрошитель
Шрифт:
Нож с лязгом рухнул на пол. Нарико, наконец откашлявшись и восстановив дыхание, подняла взгляд, наблюдая, как Акасуна пятится назад. Его стеклянные глаза, расширенные в ужасе, смотрели сквозь неё.
– Я чуть не убил тебя, я мог перерезать тебе глотку, – чужим холодным голосом изрек он, врезавшись в стену.
Дыхание сбилось, и грудь тяжело вздымалась. Из груди готов был вырваться крик, парень согнулся пополам, схватившись за голову.
– Сасори.
– Молчи!
Нарико вздрогнула от его крика и тут же послушно притихла, прижав руку к груди.
Парень
– Тебе лучше уйти.
Повисло предательское гнетущее молчание. Сасори ожидал услышать все, что угодно, например, звук захлопывающейся двери, но только не это:
– Я никуда не уйду.
Выпрямившись, он кинул на неё несколько надменно-безумный взгляд, граничащий между отчаянием и безумием.
– Ты что, не поняла? Я только что в припадке чуть не перерезал тебе глотку.
Из груди парня вырвалось скорее отчаянное, чем злостное, рычание, и, громко хлопнув дверью, он покинул кухню, так и оставив перепуганную Нарико сидеть на полу. Он влетел в свою комнату и сел на кровать, обречено ссутулившись, смотря на испачканный разноцветными красками пол.
Тишину оборвал мелодичный тоненький голос, напевающий мелодию за дверью. Глаза невольно стрельнули в сторону выхода. Это было странное чувство, непонимание что ли. Почему она не уходит? И ведет себя так, будто нападение с ножом для неё - обычное рутинное дело. Акасуна спрятал лицо в ладони. Щелчок, и дверь открылась, шумные шаги приближались к кровати. Сейчас он ожидал от неё истерику, возможно, пощечину. Но кроме возни ничего не было слышно. Глухой удар чего-то об пол, и на коленях Акасуны появилась легкая тяжесть. Он медленно отвел ладони в сторону, усталым обреченным взглядом взглянул в голубые очи, что невинно смотрели на него снизу вверх. На щеке Нарико красовался пластырь, а на губах играла искренняя понимающая улыбка.
– Я не могу уйти. Кто, если не я, спасет твою душу, – монотонным, но серьезным голосом почти прошептала блондинка.
– О чем ты говоришь, Нарико? Как ты можешь поня…
– Когда я была маленькой, моих родителей жестоко убили на моих глазах.
Стоило услышать эту фразу, как Сасори застыл, так и не выговорив предложение. Он просто смотрел дрожащим взглядом в её спокойные и покорные небесные очи. Все слова застряли в глотке.
– Я долго боялась людей, шарахаясь от всех прохожих. Но, как видишь, смогла это пережить.
– Как? – вырвалось тихой хрипотцой.
– Со мной были люди, которые понимали и принимали меня такой, какая я есть.
Нарико по-хозяйски пристроила подбородок на коленях парня, загадочно улыбнувшись.
– Если бы их не было рядом со мной, я бы пропала. Поэтому теперь я хочу спасти твою душу.
Девушка угловатыми несколько еще неуверенными движениями поднялась с колен и присела на постели рядом с парнем, внимательно наблюдая за всеми его эмоциями, мимикой, за кривым изгибом губ, за морщинкой между бровей.
– Но если ты скажешь мне уйти, то я уйду и больше не посмею тебе докучать. Ведь в этом и состоит единственная наша свобода – свобода
Акасуна нахмурился лишь сильнее, сжав пальцы в замок.
Нарико обреченно вздохнула, уже смирившись со своим поражением, и встала с кровати, но её тут же остановили, цепкой хваткой поймав за кисть, и усадили обратно.
– Спаси мою душу, - почти шепотом на выдохе изрек Сасори, не смея открыть глаза.
На бледных губах девушки всплыла по-детски счастливая улыбка, а меланхоличные глаза впервые засветились искоркой.
– Помоги мне принять меня таким, какой я есть.
– Конечно! Конечно, все, что ты пожелаешь!
Сасори все также сидел не в силах открыть глаз. Он чувствовал укол предательства по отношению к Сакуре. Но с каждой минутой эта мысль уходила на второй план. Особенно когда руки девушки оказались на его плечах, и его медленно потянули в сторону.
«Может, она мое спасение?» – промелькнула мысль, когда парень медленно наклонялся в сторону.
«Возможно, я столкнулся со злом, а теперь повстречал добро?» – усмехнулся про себя Акасуна, почувствовав, как его щека прижимается к хрупкой груди.
«Как Инь и Янь», – прошептало сознание, когда он полностью расслабился в руках девушки.
Впервые за последнее время ему было спокойно. Он чувствовал себя, пускай это прозвучит и смешно, в безопасности. Словно его окружила светлая аура, которая защитит от всех невзгод. Его клонило в сон. В теплый и легкий. А над ухом приятный мелодичный голос напевал строчки, что усыпляли адской колыбелью:
– Мастер с ножиком придет,
Он придет, он придет
И друзей с собой возьмет,
Змей и Крыса, Черт да Кот.
Сон твой крепкий украдут, украдут, украдут,
Ножиком по сердцу проведут – не беги,
Не кричи, мой милый друг,
Твой недуг ведь не спасти.
Мастер тихим шагом здесь – мыши прочь.
Он придет, и кровь пойдет, кровь пойдет,
Крики помощи уже не спасут, не спасут.
Мастер зол, и плачет друг, твой недуг;
Мастер добр – пир открыт, наслаждайся и терпи.
Мастер праздником велит,
И кровь в висках уже бурлит.
Мастер вино разольет,
И тот час пойдет чья-то кровь.
Солнце за горизонтом умрет,
И чья-то смерть вновь придет.
Глупый друг, беги скорей,
Мастер ждет твоих смертей.
Ты беги, скорей, скорей,
Пока Черти молят Бога бессмысленных смертей…
***
Итачи устало потянулся на мягком кресле, которое в последние дни работы заменяло ему мягкую комфортабельную кровать. Завтрак, обед и ужин давно уже отожествлялись с кофе из ближайшего кулера. Работа кипела. Трудно было успевать, а тем более и незаметно работать и по делу Потрошителя, и по делу Крысы. В свободные минутки Учиха изучал заключения из морга, что принес Обито, но так и не смог уловить общую ниточку. Инстинктивно он чувствовал, что что-то должно связывать жертв. У убийцы должны быть не только своеобразные неповторимые почерк и стиль, но и вкус. Извращенный, отвратительный и гадкий.