Потрясатель Тверди
Шрифт:
«Я не понимаю, Тай».
«Эак, наш Эак, ты помнишь, что говорил о нем Ортран?»
«О том, что он хочет принести себя в жертву ради Короната?»
«Да. Ортран сказал правду. Он не знал настоящей причины, да и кто ее знает из людей? Оракул указал на Эака Нетонианина: вот тот, чья жизнь уйдет, чтобы облегчить путь Непобедимому. Нить жизни Эака, она была так тонка, что должна была оборваться. И оборвалась бы ради того, кого оракул назвал Непобедимым. Но Нил укрепил ее своей жизнью, а одна нить — это слишком мало для двоих. Кто-то должен уйти, пока она не оборвалась и не погубила обоих.
«Если что?»
«Если не отдаст Судьбе то, что ей причитается!»
«Я сделаю все, чтобы он не умер!» — решил Санти. И смутился: он, ортономо, и Нил? Даже сравнивать их смешно!
«Даже краб может поддержать пошатнувшуюся гору! Так говорят в Конге, да? Ты веришь в это, Туон?»
Санти видел, что фэйра, понимая его чувства, не разделяет их. Она — фэйра.
«Скажи, Тай, а каков он, Потрясатель?»
«Не представляю. Но, думаю, не таков, каким его ждут. Демон редко принимает облик, которого от него ожидают люди. Хотя в Руне думают иначе».
«А тот… человек, которого я видел во сне, с обручем, он мог бы помочь…»
«Он может многое, Туон. То величайший из магов. Он так знает нас, что сам стал наполовину фэйром. Но я не стану говорить о нем: о магах лучше молчать».
«Но, Тай, ты знаешь хотя бы его имя?»
«Имя мага тоже лучше не называть, но тебе я скажу. В землях Короната зовут его Одинокий Маг, потому что не принадлежит он ни к одному из Кругов. Но истинное имя его — Сегейр».
Появление Ронзангтондамени прервало воспоминания Санти. Женщина Гнона подошла к самому краю бассейна и остановилась. На ней была голубая короткая туника до колен, перехваченная узким серебряным поясом. Гладкая матовая кожа плеч ее была того же бронзового оттенка, что и лицо. Это был не загар, а врожденный цвет кожи. Многочисленные роды не обезобразили ее фигуры. Она была Женщиной, и Санти ощущал это за десять шагов. Предпочел бы не ощущать.
— Тебе легче? — спросила Ронзангтондамени, наклонясь к нему, отчего ее тяжелая грудь оттянула тонкий шелк туники.
— О да! Спасибо, Ангнани!
Он старался не смотреть на ее тело: на округлые широкие бедра, на большие груди, обрисованные тонким синим шелком. От нее исходил такой призыв, такое желание, что, если бы вода нагрелась от него еще на несколько градусов, Санти не удивился бы.
— Не будешь возражать, если я присоединюсь к тебе? — ее гортанный акцент только прибавлял очарования голосу.
— Это твой дом! — ответил юноша. Но, увидев, как помрачнело лицо женщины: — Зачем ты спрашиваешь? Да, я буду рад!
Ангнани вспыхнула улыбкой, как девочка, и принялась быстро расстегивать ремни сандалий. Прежде чем Санти успел бы досчитать до шести, тонгрийка уже разделась и погрузилась в горячую воду. Ее толстые косы с вплетенными золотыми нитями поплыли по поверхности воды.
Бассейн был невелик и неглубок (у бортика не глубже мина), с губчатым валиком по краю, чтобы удобней было класть голову. Нога Генани коснулась бедра Санти. Юноша удивился тому, что кожа ее была прохладной, много холодней воды.
Некоторое время они молча нежились в пузырящейся воде. Не слишком долго.
— Санти! —
Притворяться больше не имело смысла. Но Санти продолжал лежать с закрытыми глазами. Он мог бы покинуть тело, но это было бы уж совсем нечестно.
Ангнани провела пальцами по его позвоночнику сверху вниз, потом — вверх до лопаток. Она не прикасалась к нему телом, только пальцами и кистями рук, даже не руками, а водой, которую эти руки тревожили.
Санти чувствовал, что ее лицо совсем близко от его глаз, и он не открывал их: боялся увидеть ее. Но не ощущать ее, не вдыхать ее запах он не мог. Ноздри юноши раздувались против его воли, дыхание участилось, а рот приоткрылся. Санти ждал, что Ангнани сейчас прижмется ртом к его губам: кожу его лица овевало сладкое дыхание женщины. Но она не поцеловала Санти. Чуткие руки припали к животу юноши, лаская его. Санти судорожно втянул воздух, тело его напряглось…
Вода толчками двигалась вниз. Ласковые кисти тоже поплыли вниз, качнули воду над его чреслами. И ушли к коленям. Санти шевельнул ногой и дотронулся до мягкой груди, тут же отстранившейся. Руки Ангнани массировали его икры. Он чувствовал их силу. От каждого сжатия по телу взбегала горячая волна…
«Она меня очаровывает! — подумал Санти. Ум его был в панике, хотя тело таяло от наслаждения. — Она меня очаровывает! Этайа! Тай!»
«Ты встревожен?» — пришел отклик. И, уловив иронию, Санти в отчаянии взмолился (только умом): «Она околдовывает меня! Тай, помоги!»
«Ты — и боишься?» — теперь фэйра просто смеялась. Неужели она его бросит?
«Тай!»
«Чего же ты испугался?»
«Она лишит меня воли!»
«Тело! Только тело!»
Вновь Санти понял, что фэйра дразнит его: «Оставь тело — и ты свободен, не так?»
Какое предательство!
«Тай!»
«Я с тобой, мой Санти!»
«Я люблю тебя, Тай! Помоги мне!»
И вдруг мысль, острая, ясная, страшная, как удар из тьмы, пронзила все его существо.
Он выпрыгнул из воды единым стремительным броском.
Изумленная Генани тоже поднялась на ноги. По ее большому телу стекала вода. Она, ничего не понимая, смотрела на напрягшегося, как струна, юношу.
Глаза Санти расширились и наполнились ужасом. Генани поняла, что ее он не видит.
«Бог мой! Что же он увидел?» — подумала женщина, и ее пробрала дрожь.
Санти запрокинул голову, руки его сжались в кулаки.
— Нил! — закричал он. — Нил!!!
Нил, очнувшись, поднял голову.
Демона не было.
Воздух остыл: можно спокойно дышать. Он приложил ухо к груди отца: сердце билось! «Жив!» Но билось редко и неровно.
Нил поднялся, оглядел себя: одежда кое-где прожжена, кольчуга покрылась пятнами копоти, но сам он остался невредим. Хотелось пить. Нил подошел к аргенету. Эаку досталось! Лицо, грудь, руки — обожжены. Волосы на левой стороне головы обгорели. Нил разжал сведенные судорогой пальцы и вынул меч. Серебристую поверхность клинка теперь оскверняло безобразное черное пятно. Нил вздохнул.