Потрясатель Тверди
Шрифт:
— Да! — говорит фэйра. И Санти понимает, что и она видела то же. И от сознания этого единства слезы брызжут у него из глаз.
«Успокойся! — слышит он мысленную речь Этайи. — Ты видел! Теперь — уходи».
И вслух, для всех:
— Уходите! Все уходите!
Нил глядит на нее, удивленный повелительной интонацией, но Биорк уже открыл люк и спускается по лестнице.
Через две минты они стоят внизу, в скупо освещенном зале. Снаружи — вечер. Темнеет.
Нил покидает их.
— Пойду к себе, — говорит он вместо прощания.
А Биорк с юношей остаются и тихо разговаривают.
По
— Вам не разрешено здесь оставаться, — говорит он вежливо. Биорк и Санти не спорят, они хотят уйти, но воин окликает их.
— Скажите мне, — спрашивает он, — как чувствует себя вождь?
— Плохо, — отвечает Биорк. — Жизнь в нем угасает.
Больше Ортран ни о чем не спрашивает, и друзья уходят, не заметив из-за темноты, как изменилось лицо Начальника Стражи.
— Не скажу, что он — наш друг, — говорит Санти, когда они выходят на площадь и небо распахивает над ними свою сверкающую бездну. — Но мне показалось, он готов нам помочь.
— Мы сами себе поможем! — говорит Биорк. — Скажи еще о своей пещере!
— Да. Когда я нашел ее, думал: просто нора в земле или старый водосток. Но сейчас я думаю иначе.
— И что же? — спрашивает туор.
— Хранилище Древних!
— О! — восклицает маленький воин. — Вот отличная новость! Пойдем взглянем!
— Ночью? — удивляется Санти.
— Ну и что? — в свою очередь удивляется туор. — Масло ночью горит не хуже! Идем, я кое-что понимаю в древних постройках!
— Откуда?
— Не забывай, я — туор! — тихо смеется Биорк. — Наша земля — совсем близко от Магра! Иногда я думаю — чересчур близко!
Идем же! Времени у нас немного!
Башенка Эака погружена в темноту. Аргенет спит, но сон его беспокоен. Поодаль, на полу — Этайа. Может показаться, что спит и она. Фигура фэйры почти сливается со стеной. Проходит хора. Еще одна. Крышка круглого люка в полу начинает медленно приподниматься. Этайа неподвижна. Эак тихо бормочет: он бредит. Горько-сладкий аромат распространяется в воздухе. Когда запах достигает раненого, ноздри его беспокойно вздрагивают. Вдруг глаза Эака широко раскрываются. Но он ничего не видит.
Из отверстия люка показывается голова Нассини. Сонанга поднимается по лесенке. В руке ее — светильник. Фитиль укорочен, и лампа едва теплится. Верхняя часть фонаря — красного цвета. Сонанга ставит его на пол. Ее глаза встречаются с глазами Эака, и оба испускают вздох, похожий на стон. Из курительницы, которую принесла с собой Нассини, расползается дым. Сонанга приближается к изголовью. Эак следит за ней расширившимися зрачками. Нассини сбрасывает плащ. На ней — только ожерелье из крупных камней и браслеты на запястьях. Соски маленьких грудей выкрашены серебром и в красном свете кажутся охваченными пламенем. Белая кожа ее тоже приобретает красный оттенок. Она наклоняется к Эаку, кладет рядом с ним длинный предмет. Этайа не видит его, но знает, что это.
Сонанга разматывает повязку на плече раненого. Эак глядит блестящими горячечными глазами и улыбается. Нассини шепчет, наклонясь к его лицу, касается пальцами раны. Крови не видно при таком освещении, но она есть. Нассини слизывает ее с острых ногтей. Она начинает
— Ты устал, мой милый! — шепчет она. — Трудный день у тебя. Трудный. Больше у тебя не будет трудных дней. Не будет. Не будет… — Она берет в руки длинный предмет. Это нож. Острый, тяжелый. Нассини дотрагивается жалом лезвия до груди аргенета. Нож прорезает кожу и капелька крови выступает из ранки. Она белая на красноватой коже. Держа нож двумя пальцами, Нассини ведет его вниз, по груди, по животу Эака. След от него кажется серым. Эак все так же неподвижен, но страсть пробуждается в нем. Нассини видит его возбужденную плоть, и на лице ее появляется задумчивая улыбка.
Она наклоняется над Эаком, опускается к нему. Язык ее медленно движется по оставленной ножом дорожке, слизывая кровь. Нассини выгибает спину, прижимается грудями к его чреслам, медленно, медленно скользит вверх по его телу, отрывается от него, стоит над ним на коленях, взявшись руками за края ложа. Ее красные волосы падают вниз, закрывая лицо. Она дрожит. Слюна капает из открытого рта, и запах тела становится таким сильным, что перебивает аромат курений. Вдруг сонанга резко откидывается назад, садится на колени Эака. Раненый тоже сотрясается от дрожи, но по-прежнему недвижим, будто связан заклятьем. Нассини поднимает нож. Она держит его острием против своих глаз, касается языком отточенного лезвия, и крохотная капелька появляется там, где сталь надрезала язычок. Бедра сонанги вздрагивают. Она осторожно, бережно касается пальчиками возбужденной плоти Эака. Тонкий, протяжный стон вырывается из ее горла. Глаза полузакрыты. Маленькие зубки прикусывают нижнюю губу. Нассини отводит назад руку с ножом. Тело ее сотрясается, и колени Эака дрожат под ее ягодицами. Нассини делает судорожный вдох. Рука, держащая нож, напрягается…
— Не смей! — твердо произносит Этайа.
Нассини вскрикивает, оборачивается, ловко, как аскис, спрыгивает с ложа. Искаженное лицо сонанги и закрытое вуалью лицо фэйры обращены друг к другу, как лица влюбленных.
Нассини замирает, расставив ноги, немного согнув колени. Рука с ножом выставлена вперед, тело откинуто назад. Этайа остается сидеть. Нассини узнает ее. Из горла сонанги вырывается смех, похожий на кашель.
— Ты помешала мне, ниххана! Заслуживаешь до-олгой смерти. Но я спешу! — На лезвии ножа играют красные блики. Эак глядит на сонангу. Он все еще дрожит. Ветерок, проходящий сквозь опущенные жалюзи, колышет вуаль на лице Этайи.
— В твоей руки — слизень! — говорит фэйра.
Нассини вскрикивает, роняет нож. Он вонзается в дерево под пушистым ковром. Рукоять вибрирует.
— Ты сделала, что хотела! — говорит фэйра.
Нассини испускает длинный стон, прижимает руки к паху, падает на колени, всхлипывает. Глаза ее зажмурены, тело сотрясается, и свет блестит на прыгающих сосках. Эак тоже стонет, лицо его искажено, пальцы впились в края ложа.
Нассини постепенно успокаивается, ослабевает, ложится на ковер, затихает.