Повелитель грядущего
Шрифт:
– Я не знаю этого точно. Я смогу узнать об этом только на месте.
Когда кончатся Вольные земли, надо буде плыть как можно ближе к берегу. У меня нет времени на ошибки. Он снова отвернулся к морю.
Совершенно неожиданно этот моряк указал ему на еще одну проблему и, причем не из самых легких. До этого момента Лайвен особенно не задумывался над определением точного места на побережье, где в далекие времена совершилось захоронение клейма. В своем путешествии в прошлое в доме Матери зеркал он не сумел установить этого точно, и не придал этому большого значения. Тогда казался важным только сам факт - ему удалось заглянуть, забраться в прошлое на восемь веков и подсмотреть
Позднее об этом мешали задуматься другие заботы.
Лайвен закрыл глаза и постарался припомнить все подробности виденного. Картина послушно всплыла перед глазами...
Серое, как сейчас, низкое небо, широкий холодный песчаный пляж, идеально спокойная гладь моря. Чуть подальше от берега стоит совсем не большой, но величественный корабль. Берег в основном песчаный, но кое-где на песке лежат источенные морем и ветрами огромные валуны. А немного дальше, там, куда уже не достают волны самого сильного прилива, над песком чуть наклонно возвышаются высокие каменные шпили, созданные самой природой и расставленные в зловещем порядке.
Если смотреть на них с моря каждый шпиль становится клыком, а все вместе они похожи на окаменевшую челюсть древнего дракона. В самом центре этого невероятного образования группа людей. Это сильнейшие маги Мира, которые собрались здесь для великого дела... А под самым неприметным из камней небольшая пещера...
Лайвен открыл глаза. Нет, такое место не возможно не узнать.
Если только не проплыть его ночью.
– Я узнаю это место, - повторил он вслух.
Моряк молча кивнул головой.
– Покажи мне, где моя каюта, - сказал ему Лайвен, переходя на более понятные для него темы.
Тот оживился и сделал широкий приглашающий жест.
В каюте, которую ему показали, Лайвен провел остаток дня, вечер и половину ночи. Он вдруг вспомнил, что обещал оплатить проезд и решил, что лучше будет заняться этим сейчас, пока есть время. Ни капитан, ни хозяин, правда, не заикались об оплате, но Лайвен в виду того, что ему желательно было бы и вернуться на этом же корабле, счел за лучшее отдать задаток сразу и пообещать кое-что на будущее.
На этот задаток он испортил маленькое зеркальце, спрошенное у капитана, но, в конце концов, тот не остался в обиде, хотя выяснилось, что это было единственное зеркало на корабле. Ровно в полночь немного уставший Лайвен появился в капитанской каюте, где в этот момент коротала время вся судовая элита, которую разобравшее любопытство удержало на ногах в нарушение корабельного режима.
Он бросил перед хозяином несколько исписанных листов бумаги.
– Сохраните это, - сказал он, - Если не потеряете, то весь следующий год вы не будете торговать в слепую.
Хозяин, не понимая, перебрал листы.
– Что это ваша милость?
– спросил он, наконец.
– Реестр цен и спроса на основные товары, которыми вы торгуете. Что, в каком месте побережья, сколько стоит, в каком количестве. Зная все это наперед, вы наверняка сами с лучшей выгодой сможете распорядиться своими капиталами и кораблем.
Некоторое время Лайвен понаблюдал, как быстрое разочарование, которое присутствующие тщательно пытались скрыть, с того момента как увидели в его руках бумагу вместо золота, постепенно сменяется пониманием ценности предложенной им формы оплаты. В момент кульминации этого процесса, когда уже готовы были раздаться возгласы, что это, мол, мечта любого торговца, он поспешил выйти из помещения - дальнейшие реакции капитанского окружения его не интересовали.
Море было на удивление спокойным. Судно резво шло с небольшим креном на правый борт, подставляя свежему
А на небе была луна. Полная, яркая плыла вслед за кораблем между тучами, как будто нарочно выбирая себе путь в просветах, гася перед собою звезды и как прожектор освещая необъятный океан и одинокий дерзкий корабль. Паруса в этом свете казались выкованными из листов серебра, такелаж был тончайшей паутиной, сплетенной из серебряных нитей, деревянные надстройки из струганных досок выглядели сделанными из благороднейших пород дерева...
Лайвен не мог сказать точно, сколько времени он простоял так, любуясь этой ночью, и о чем думал. Он спохватился, только когда вдруг осознал, что продрог до костей, а руки его вот-вот перестанут подавать последние слабые признаки жизни.
Он с сожалением вернулся в каюту, которую, как он подозревал, ему уступил кто-то из тех, кто собрался сейчас у капитана, и, не раздеваясь увалился на кровать.
На следующий день он не делал ни чего. При такой скорости движения, как ему объяснили, до северной границы Вольных земель было ходу трое суток, а значит, заняться ему толком было не чем, кроме как предаться размышлениям извечному занятию бездельников по обстоятельствам. Размышления эти были довольно праздными, в том смысле, что пользы от них, кроме как от возможности убить время, не было ни какой. Все утро Лайвен ломал голову над загадкой непредсказуемого поведения Владеющего громом. Поведение это не лезло ни в какие рамки, ни применительно к нормальному магу в здравом уме и в трезвой памяти, ни к магу, одурманенному заклятьем Тени. Если бы это было какое-то другое заклятье, еще можно было бы подумать...
Да и то довольно непросто понять последние поступки Владеющего громом, а уж если это заклятье Тени... Владеющий громом должен сейчас лизать пятки своему предводителю - Знающему тень, которому сейчас выгодно, что бы Лайвен принес ему клеймо Власти. А его холоп на долгожданного гонца с мечом... Причем в самый, что ни наесть серьез, ни о какой игре здесь не могло быть и речи. Лайвен мог поклясться, что драка в гостинице была настоящей...
Данное направление рассуждений не имело перспективы развиться во что нибудь стоящее, и Лайвен постепенно перешел на другую тему. Он попытался представить себе, что его ожидает, когда он прибудет на место, постарался раскопать все свои скрытые страхи, смутные опасения и неверные желания. Это было не легко. Необходимо было быть объективным, ни чего не преувеличивая и не приуменьшая. Приходилось быть предельно честным с самим собой, хотя время от времени это ломало некоторые стереотипы в его собственной оценке себя.
Выяснилось, например, что он больше всего на свете боится, своего провала. И вовсе не потому, что его неудача грозила Миру невероятными потрясениями и тяжелыми испытаниями его обитателям... То есть это тоже было. Конечно, он боялся за это море, за этот воздух, он боялся за Мать зеркал, за Элию, в конце концов... Но это чувство было на верхнем уровне - на уровне сознания, понимания всех грозящих опасностей. Но гораздо больше он боялся оказаться... он не смог подобрать подходящего слова. Сбежать от Мира восемь лет назад, вести на той стороне жалкое, полу реальное существование, вернуться по первой же просьбе, изображая при этом величайшее великодушие, заявить всему Миру себя, как его освободителя и в итоге оказаться... Оказаться гораздо хуже, чем хвастуном.