Повелитель императоров
Шрифт:
— Прости нас, о трижды возвышенный, за это непредусмотренное вторжение, — быстро произнес Леонт. — Я привел к тебе особу царской крови, царицу антов. По моему мнению, давно пора ей появиться среди нас. Готов признать свою вину, если я ошибся.
Он говорил прямо, без околичностей. Ни следа тех учтивых, обходительных манер придворного или того тона, которые он демонстрировал в доме танцовщицы. Но он-то должен знать, что его поступок не был неожиданным? Или она ошибается? Гизелла украдкой бросила быстрый взгляд на Стилиану Далейну, но на этом лице ничего невозможно было прочесть.
Император рассеянно взмахнул рукой, и слуги
Гизелла тоже села. Она смотрела на императрицу. При этом она чувствовала слабый, но подлинный ужас по поводу своей безумной ошибки, совершенной год назад. Она тогда предположила, что от этой женщины — старой, бездетной, наверняка уже потрепанной жизнью и надоевшей — захотят избавиться.
Безумной — не совсем подходящее слово. Аликсана Сарантийская, словно гладкая, отполированная жемчужина, так и излучала свет, который отражался в драгоценностях и в ее темных глазах. В ней тоже чувствовалась насмешка, но совсем другого сорта, чем у жены стратига.
— Это не вторжение, Леонт, — тихо заговорила она первой. Голос у нее был низкий, медоточивый, спокойный. — Вы трое оказали нам честь. Вы пришли со свадьбы, как я вижу. Выпейте вина и послушайте музыку вместе с нами, а потом расскажите о свадьбе, прошу вас.
— Пожалуйста, — серьезно прибавил Валерий Второй, властелин половины мира. — Считайте себя приглашенными и почетными гостями.
Они безупречны, эти двое. Гизелла приняла решение.
Не обращая внимания на предложенную чашу, она плавно поднялась со стула, сжала ладони перед грудью и тихо произнесла:
— Император и императрица слишком добры. Они даже позволили мне польстить себя иллюзией, что этого визита не ждали. Будто что-нибудь из происходящего в великом Сарантии может пройти незамеченным, мимо их всевидящих глаз. Я глубоко благодарна за эту любезность.
Она увидела, как лицо престарелого канцлера Гезия, греющегося у огня, вдруг стало задумчивым. Гостей было всего пятеро, все превосходно одетые и подстриженные, и один лысеющий пухлый музыкант. Леонт казался разгневанным, хотя это наверняка он предупредил Валерия об их приходе. Стилиана снова улыбалась, прячась за чашей вина и кольцами на пальцах.
Валерий и Аликсана громко расхохотались. Оба.
— Вот нам урок, — сказал император, потирая рукой мягкий подбородок. — Словно озорные дети, пойманные наставником. Родиас старше Сарантия, запад существовал задолго до востока, и царица антов, которая была дочерью царя до того, как стала править сама, наверное, давно знакома с придворными уловками.
— Ты умна и красива, девочка, — сказала Аликсана. — Я хотела бы иметь такую дочь.
Гизелла втянула воздух. В этом не может быть ничего искреннего, но эта женщина только что небрежно привлекла всеобщее внимание к их возрасту, к своей бездетности, к внешности Гизеллы.
— Дочери редко пользуются спросом при дворе, — тихо ответила она, стараясь соображать быстрее. — В большинстве случаев мы годимся лишь для замужества. А в остальном только создаем трудности, если нет еще и сыновей, чтобы обеспечить передачу власти без осложнений. — Если Аликсана умеет быть откровенной, то и она тоже. В ней ощутимо нарастало возбуждение: она прожила здесь почти полгода в бездействии, застыв, словно насекомое в тракезийском янтаре. То, что она сейчас делает, может привести к гибели, но она чувствовала, что готова приветствовать ее.
Она увидела, что на этот раз улыбнулся Гезий. И почувствовала на себе его оценивающий взгляд.
— Конечно, мы знаем о твоих трудностях дома, — сказал Валерий. — Мы всю зиму думали, как с ними справиться.
Не отвечать на это тоже было бессмысленно.
— Я тоже всю зиму думала об этом, — тихо ответила Гизелла. — Возможно, нам следует подумать об этом вместе? Я ведь приняла приглашение приехать сюда именно для этого.
— В самом деле? Это правда? Насколько я понял, — вмешался мужчина, одетый в темно-зеленый тисненый шелк, — что именно наше приглашение и императорский корабль спасли тебе жизнь, царица антов. — Его тон, тон восточного патриция, едва ли был уместным в этом обществе. Начальник канцелярии помолчал, потом прибавил: — В конце концов, история твоего племени действительно полна жестокости.
Этого она не может спустить. Снова восток и павший запад? Победоносные сарантийские наследники Родиаса, примитивные варвары из северных лесов? Еще нет, и не здесь. Гизелла посмотрела на него.
— В какой-то степени, — холодно согласилась она. — Мы народ воинственный, склонный к завоеваниям. Конечно, передача власти здесь, в Сарантии, всегда проходит планомерно. При смене императоров никто не погибает, не так ли?
Она знала, что говорит. Ненадолго воцарилось молчание. Гизелла увидела, как некоторые бросают быстрые взгляды на сидящую рядом с императрицей Стилиану Далейну, потом так же быстро отводят их. Она постаралась не смотреть туда.
Канцлер кашлянул, прикрывшись ладонью. Один из сидящих мужчин быстро взглянул на него и махнул рукой. Музыкант с явным облегчением проворно упал на колени, потом вышел из комнаты вместе со своим инструментом. Никто не обратил на него никакого внимания. Гизелла все еще гневно смотрела на начальника канцелярии.
Император задумчивым тоном произнес:
— Царица права, конечно, Фаустин. Действительно, даже восшествие на престол моего дяди сопровождалось насилием. Погиб отец Стилианы.
Все это было так умно. «Он не тот человек, — подумала Гизелла, — который может упустить хотя бы малейший нюанс, если способен обратить его в свою пользу». Ей это было понятно: ее отец во многом был таким же. Это придавало ей уверенности, хотя сердце ее сильно билось. Эти люди опасны и коварны, но она сама — дочь такого же человека. Возможно, она сама такая? Они могли бы ее убить, может быть, еще убьют, но не могут лишить ее гордости и наследства. Тем не менее она сознавала горькую иронию: она защищает свой народ от обвинения в кровожадности и варварстве, в то время как сама едва не пала жертвой покушения на убийство, да еще в священном месте.
— Время перемен редко обходится без жертв, — мягко произнес канцлер. Это были его первые слова. Его голос был тонким, как бумага, очень ясным.
— То же следует сказать о войне, — вызывающим тоном произнесла Гизелла. Она не позволит этому разговору превратиться в вечернюю дискуссию философов. Она приплыла сюда с определенной целью, а не только для того, чтобы спасти свою жизнь, что бы они ни думали и ни говорили. Леонт смотрел на нее, на его лице отражалось удивление.
— Это правда, — медленно кивнула головой Аликсана. — Один человек сгорает и умирает или тысячи тысяч людей. Мы делаем свой выбор, не так ли?