Повелитель разума
Шрифт:
Она подалась вперёд, и робкое прикосновение губ превратилось в поцелуй страсти.
Не знаю, сколько мы так провели времени. Если бы кто-то меня спросил, я бы никогда в жизни не смог ответить. В тот момент всё было неважно.
Глава 21. Регулярность
Никто не знает, чем бы закончилась то, что между нами происходило, если бы отец снизу не крикнул, что уезжает и что оставил деньги на пиццу.
Соня оторвалась от меня, тяжело дыша. Осознала, что находится в
— Я… — проговорила она хриплым голосом и облизала губы.
После наших поцелуев они налились алым, спелым цветом. Отчего стали ещё соблазнительнее. Соня увидела, что я смотрю на её губы, и была готова продолжить целоваться. Но именно в этот момент отец решил подняться наверх, чтобы проверить, чем это мы тут занимаемся и почему я не отвечаю на его слова.
Я был немного пришибленный, чтобы в этот момент лезть ещё и к отцу в голову. Сейчас успокоить его было выше моих сил. Поэтому пришлось действовать по старинке.
— Спасибо, пап! — крикнул я, приоткрыв дверь, когда отец поднялся до половины лестницы
— У вас всё хорошо?
— Да. Не о чем волноваться.
— Ладно тогда, — проговорил он с легким подозрением. — Я поехал на работу. Деньги на столе.
— Спасибо.
То, что отец не в своей тарелке, говорили оставленные деньги на пиццу, которую он за еду не признавал. Также отец думал, что вечером надо будет поговорить со мной серьёзно. Раз уж я привёл девушку в дом и остаюсь с ней наедине.
Я всё же придушил его беспокойство и вселил уверенность, что сын сам со всем справится.
Попрощавшись, отец вышел из дома. Я же вернулся в комнату. В доме ещё оставалась сестра, но она вернулась к себе и взялась за учебники. Ей я тоже подкинул мысль, чтобы к брату лучше не лезть и заняться учёбой, раз сегодня день свободен.
— Курт, — позвала Соня, когда я вернулся. — У меня есть ещё много подборок, в которых я не смогла разобраться. Поможешь понять, что за ними стоит? А то я столько этому времени посвятила…
На самом деле желание разобраться было не единственным. Она ещё хотела осмыслить свои чувства. Слишком уж сильными и интенсивными они оказались. Я ощущал примерно то же самое. По моей коже каждую секунду пробегали электрические разряды. А ощущения от прикосновений, кажется, отпечатались навсегда.
Я подошёл к Соне и начал разбираться в её заметках.
— Эта запись с обгоревшим мужчиной у меня в памяти телефона болталась. Я про неё давно забыла. Но потом кое-что случилось, что заставило взглянуть на мир иначе. У меня была одна подруга, которая пять месяцев назад покончила жизнь самоубийством, — лицо Сони при этих словах посмурнело. — Она любила танцевать. У нас в Низинах есть одна танцевальная студия. Может, со стороны кажется, что у нас вообще жизни нет, но если ты так думаешь, то сильно недооцениваешь людей из Низин.
Девушку переполняли чувства. Она испытывала боль от воспоминаний о подруге. Это провоцировало раздражение касательно типичных стереотипов о жителях Низин. Соня опасалась, что все её заметки — полная лажа, и сейчас я её высмею. Она думала, всё это какой-то нереальный бред, обсуждать мертвую подругу с парнем из верхних районов, находясь у него в дорогом доме, сразу после поцелуя.
— Что случилось с твоей подругой? — спросил я, уже догадываясь и без заглядывания в мысли, какой ответ услышу.
— Она мечтала стать великой танцовщицей и уехать отсюда. Занималась с утра до вечера, специально подрабатывала, чтобы оплачивать занятия. А найти подростку работу в Низинах — та ещё задачка, скажу я тебе.
Соня подумала, что сложно найти девушке работу, не связанную с наркотиками и проституцией. Но эти два пути быстро вели к смерти. Девушка не хотела смущать и тем более пугать меня такими подробностями. В её понимании золотой мальчик из верхних кварталов даже помыслить не мог о том, какие ужасы происходят в нижней части города.
На то, что она опасается предвзятости, а при этом сама предвзята по отношению ко мне, я старался не обращать внимания. Кажется, это то, с чем мне придётся учиться жить. Видеть то, что человек не хочет тебе сказать, без возможности от этого укрыться.
— А потом она изменилась, — продолжала говорить Соня, не замечая, что я вижу основные её мысли. — Словно внезапно набежала волна и смыла как песочный замок все её мечты. Она перестала танцевать, перестала со всеми общаться, на звонки не отвечала. Как-то раз я её встретила, попыталась заговорить, но она убежала вся в слезах. А потом через некоторое время я узнала, что она наглоталась таблеток и её больше нет.
Последние слова Соня говорила безжизненным, сухим тоном, смотря куда-то в пустоту. Воспоминания причиняли ей боль. Я знал, что у девушки почти нет друзей. А может быть, и не почти. Она много кого знала, много с кем общалась в школе, но истинной дружбы давно уже не было. Эта её подруга, возможно, была последней, с кем она дружила.
Соня об этом не говорила, но история с подругой подкосила её куда сильнее, чем она была готова признать. Настолько, что она бросила танцы, отгородившись от людей ещё больше.
— Ты что-то про это знаешь?
От тона, которым она это спросила, по спине побежали мурашки. Очень знакомое для меня состояние отчаяния, когда до жути хочешь разобраться в происходящем, чтобы убедиться, что не сходишь с ума.
— Я…
В этот раз я тоже не знал, как ответить. Стремление говорить правду и быть искренним, безусловно, красиво. Но сейчас я понял, что можно сказать много оттенков правды. В том числе ту, которая больше похожа на ложь и которую от лжи будет очень сложно отличить.