Повелитель света
Шрифт:
– Эмма, – проговорил я чуть слышно, – возможно ли, что ты ласкала этого идиота?
– Разве любят только за ум? Наоборот, я даже читала в каком-то романе, что императрица Мессалина, женщина очень страстная, терпеть не могла поэтов. Макбелл…
– Ах, замолчи, ради бога!
– Глупенький! Ведь теперь ты мой возлюбленный, ты один…
«Вот уж не знаю!» – подумал я, а вслух сказал:
– А насчет Клоца тебе ничего не известно? Какую участь мог уготовить мой дядюшка ему? Ты говорила, что он его отослал…
– Я всегда
– У Клоца была семья?
– Кажется, он сирота и холост.
– А сколько времени пробыл в лаборатории Макбелл?
– Недели три; может, месяц.
– И до происшедшей с ним перемены он оставался все тем же блондином? – спросил я, вернувшись к своему первоначальному предположению.
– Ну конечно, а как же?
– А что сделали с Нелли?
– На следующий день после драки я слышала, как она испускает душераздирающие стоны, по-видимому, из-за того, что ее разлучили с хозяином. Теперь она в псарне вместе с другими собаками, где, по словам твоего дядюшки, «ей самое место». Ей удалось вырваться оттуда лишь как-то недавно вечером. Может, ты ее слышал? Бедняжка Нелли, она так быстро разыскала Макбелла!.. Теперь часто скулит. Не слишком-то весело ей живется.
– И что ты думаешь обо всем этом? Что тут так тщательно скрывают? Где правда? Допускаешь ли, что сумасшествие могло развиться вследствие падения и ушиба?
– Почем мне знать? Все может быть. Но мне кажется, в лаборатории происходит нечто столь ужасное, что при виде этого вполне можно сойти с ума. Донифана туда никогда не пускали. Должно быть, он увидел там какую-то гнусность.
Я вспомнил о шимпанзе и об ужасном впечатлении, произведенном на меня его смертью. Эмма могла быть права. История с обезьянкой подтверждала ее гипотезу. Но может быть, вместо того чтобы искать разгадку каждой тайны в отдельности, правильнее было бы перенестись на четыре года назад, вернуться к той критической точке, в которой сошлось столько странностей? Не вернее ли было исследовать то загадочное время, когда сразу захлопнулось столько дверей, чтобы найти один общий ключ от всех?
Из-под стеганого одеяла высунулась изящная бело-розовая ножка, блеснувшая на светло-желтых шелках, словно драгоценность в ларчике.
– Черт возьми, мадемуазель, неужели вы пользуетесь для ходьбы этой маленькой очаровательной штучкой с полированными и яркими, будто японские кораллы, ногтями? Этой подвижной и боящейся щекотки игрушкой, пугающейся кончика усов?.. Какая неосторожность!..
Маленькая ножка вернулась в свое большое саше. Но как ни мила, как ни быстра, как ни очаровательна была эта ножка, по закону парадокса она напомнила мне о другой: о той ноге, которая торчала из травы, – я был убежден теперь, что там был кто-то зарыт, на этом проклятом кладбище – на этой светлой лужайке.
И мне показалось, что я один во мраке ночи, где меня на каждом шагу подстерегают опасности и засады.
– Почему бы нам не сбежать?
Эмма потрясла своими локонами менады, отвергая мое предложение.
– Мне это уже предлагал Донифан… Нет! Лерн обещал меня озолотить. К тому же в день твоего приезда он поклялся, что убьет меня, если я его обману или сбегу. Я давно уже знаю, что он может сдержать свое первое обещание, а с некоторого времени чувствую, что способен исполнить и второе.
– Действительно, когда он представлял нас друг другу, я прочел в твоих глазах безумный страх смерти.
– Да и потом, – продолжала она, – мы можем скрыть нашу любовь, но не сможем утаить бегство. Нет-нет! Останемся здесь и будем смотреть в оба. Главное – соблюдать осторожность, но давай и не терять времени даром!
А так как времени оставалось немного, то мы им и воспользовались.
Когда я покинул мою ненасытную любовницу, чтобы направиться обратно в Грей-л’Аббей, настенные часы уже показывали половину пятого.
Эмма была не в состоянии проститься со мной: мурлыча и потягиваясь, словно кошечка, она лениво возвращалась в реальность из страны любовных грез.
Глава 8
Безрассудство
Я на полной скорости помчался в Грей. Праздник был в самом разгаре, и развеселившаяся толпа осыпала меня оскорблениями и насмешками.
На вокзальных часах было ровно пять. Я воспользовался свободным временем, чтобы приготовиться к дядюшкиному осмотру. Мне хотелось, чтобы он легче попал в те сети, которые сам мне расставил, требуя изготовить имевшуюся у меня запасную часть. Нарядившись в синюю блузу механика, измазав лицо и руки, вытащив из ящика инструменты и перерыв их все, я вынул новый карбюратор, ударил его в нескольких местах молотком и перепачкал маслом. Несколько царапин пилкой, проведенных где попало, окончательно придали ему вид вещи, только что вышедшей из кузницы.
Поезд уже подходил к перрону.
Когда Лерн похлопал меня по плечу, я якобы закручивал накрепко завинченную гайку.
– Николя!
Я обернулся к дядюшке с перемазанной физиономией, которой постарался придать самое угрюмое выражение.
– Уже заканчиваю, – пробормотал я. – Славно вы придумали, ничего не скажешь! Заставить меня работать впустую!
– И что, она поедет – эта твоя коляска?
– Да, только что проверял. Как видите, мотор еще теплый.
– Хочешь поставить на место те детали, которые я увозил с собой?
– Сохраните их на память об этом чудесном деньке, дядюшка… Ну ладно, садитесь, а то мне уже надоело торчать здесь.
Фредерик Лерн выглядел раздосадованным.
– Ты же на меня не злишься, Николя?
– Не злюсь, дядюшка.
– Сам понимаешь, у меня были на то весьма уважительные причины. Позднее я тебе все объясню.
– Как вам будет угодно. Но знай вы меня лучше, были бы не таким скрытным… Впрочем, ваше сегодняшнее поведение вполне отвечает заключенному нами соглашению, так что мне не на что жаловаться.