Повелитель света
Шрифт:
Лишившись своего голосового аппарата, мой заключенный не успокоился, а в течение недели продолжал страшно шуметь по ночам, бросаясь всей своей массой на запертую дверь. Потом внезапно он затих… С тех пор прошел месяц. Я думаю, что резервуары масла и бензина пусты. Тем не менее я запретил Луи, моему шоферу, проверять их и вообще входить в клетку этого дикого и свирепого зверя.
Теперь у нас царит покой, но Клоц все-таки здесь…
Философские рассуждения, готовые выйти из-под моего пера, прервал Луи. Он ворвался ко мне и, выпучив глаза, сказал:
– Мсье, мсье! Пойдите взгляните на ваши восемьдесят лошадок!
Я поспешно выбежал из комнаты.
Спускаясь
Луи воскликнул, почти восхищенно:
– Мсье и сам чувствует, как тут воняет! – И он провел меня внутрь.
Автомобиль имел столь причудливый вид, что я не сразу его узнал.
Грузно осевший на ослабевшие колеса, он был деформирован, словно сделан из воска и наполовину растаял. Рычаги висели, согнувшись, как резиновые полосы. Потерявшие форму фары выглядели так, точно из них выпустили воздух, а голубоватые стекла были похожи на бельма мертвых глаз. На алюминиевых частях проступили подозрительные пятна, а железо было разъедено местами до дыр.
Стальные части истончились и сделались ноздреватыми, медь стала похожа на губку грибов. Словом, большая часть составных частей автомобиля была покрыта язвами и пятнами, но это не была ни ржавчина, ни окись меди. Эта омерзительная вещь стояла в луже тягучей, отвратительной, пронизанной жилками разных цветов жидкости, вытекавшей из нее самой. Под влиянием каких-то странных химических реакций на поверхность этого разлагающегося металлического тела вырывались пузырьки, а внутри механизма слышалось бульканье, точно кто-то там полоскал себе горло. Вдруг с мягким звуком, точно от падения в жидкую грязь, отвалилось рулевое колесо, разбило платформу и рикошетом – покрышку мотора. Там оказалась какая-то гнусная каша, и вырвавшаяся оттуда вонь заставила меня броситься к выходу из сарая. Но все же я успел заметить в самой глубине тени копошащихся трупных червей…
– До чего же дрянная марка! – заявил механик.
Я попробовал уверить его, что усиленная тряска порой разлагает металл и может быть причиной изменений на молекулярном уровне. Кажется, он не особенно поверил в мои объяснения, а я, знавший, что правда еще менее правдоподобна, был вынужден, чтобы принять ее, снова повторить все про себя, придав своим размышлениям словесную форму, благодаря которой вещи легче объяснить, так же как задачу легче усвоить на языке цифр.
Клоц мертв. Автомобиль мертв. И вместе со своим автором уходит в небытие чудесная теория об одухотворенном механизме, обладающем бессмертием благодаря постоянной замене износившихся составных частей новыми и поддающемся бесконечным усовершенствованиям. Вдохнуть жизнь – значит вдохнуть в то же время и смерть, которая неумолимо следует за жизнью; и пытаться превратить неорганические вещества в органические – значит обречь их на более или менее скорое разрушение.
Но мои предположения оказались ошибочными: фантастическое существо погибло не из-за недостатка бензина. Нет – резервуары оставались наполовину полными. Выходит, машину убила ее душа, душа человека, эта душа-соблазнительница, столь стремительно истощавшая более здоровые, чем наши, организмы животных и быстро уничтожившая это металлическое тело, могучее и невинное.
Я приказал выбросить всю эту отвратительную кучу в помойную яму. Могилой Клоца станет свалка. Он мертв! Мертв! Я от него избавился. Он умер окончательно и бесповоротно… Наконец-то умер! Его дух теперь там же, где и души всех усопших. Он никак не сможет больше мне навредить.
Ха-ха-ха! Старина Отто… Отто-мобиль… МЕРТВ! Мерзкая скотина!
Я должен был бы чувствовать себя счастливым. А между тем этого нет на самом деле. О, не из-за Эммы! Я не отрицаю, что эта особа огорчила меня. Но это горе рассеется; а раз есть сознание, что горе может пройти, оно уже наполовину прошло. Нет, мое несчастие заключается в том, что я не могу отделаться от воспоминаний. Меня преследует все то, что я видел и испытал: сумасшедший, Нелли, операция, Минотавр, Я-Юпитер и много других ужасных вещей… Я пугаюсь пристального взгляда, направленного на меня, и опускаю глаза при виде замочной скважины… Вот в чем мое несчастье. А кроме того, я страшно боюсь одной ужасной вещи…
Что, если не все еще кончено? Что, если смерть Клоца не послужит развязкой моей истории?
До него мне нет никакого дела, так как он больше не существует; да если бы даже он и появился под личиной Лерна или в виде призрачного автомобиля и стал бы меня дразнить, я понял бы, что это только воображение или галлюцинация моего слабого зрения. Он умер, и я очень мало им интересуюсь, повторяю это.
Меня тревожит мысль о его трех помощниках. Где они находятся? Что они делают? Вот в чем вопрос. Они обладают секретом цирцейской операции и, наверное, пользуются им в корыстных целях, торгуя перемещением личностей… Несмотря на постигшую его неудачу, Клоц-Лерн все же встретил некоторых субъектов, которые согласились подвергнуться его дьявольской операции, чтобы обменяться с другими своими душами. Трое немцев увеличивают с каждым днем количество этих негодяев, жадных до чужих денег, или до чужой молодости, или до чужого здоровья. По свету бродят, не возбуждая ни в ком подозрений, мужчины и женщины, которые вовсе не те, кем кажутся…
Я больше ни во что не верю… Все лица мне представляются масками. Может быть, я мог бы это заметить и раньше, ведь есть люди, в глазах которых светится совсем несвойственная им душа. Некоторые, известные своей честностью и прямодушием, вдруг проявляют порочные наклонности, так что начинаешь думать о чуде. Та же ли у них душа сегодня, что была вчера?
Порой глаза моего собеседника вспыхивают странным огнем, в них проносится мысль, ему не принадлежащая. Если он выскажет ее, то тут же от нее отречется и сам же первый удивится, что она вообще могла прийти ему в голову.
Я знаю людей, убеждения которых меняются ежедневно. И это весьма нелогично.
Наконец, мной часто овладевает какая-то могучая воля, чья-то грубая сила сжимает мой мозг, если можно так сказать, и заставляет мои нервы или приказывает моим мышцам совершать поступки, о которых я потом жалею, или произносить слова, которым я не сочувствую.
Я знаю, я прекрасно знаю: всякий человек переживает в своей жизни такие же минуты. Но для меня причины этих явлений сделались смутными и таинственными. Объясняют это приступами лихорадки, взрывом гнева, припадком рассеянности, точно так же как неожиданные выходки, которые я часто подмечал у своих ближних, объясняют привычками, лицемерием, расчетом или дипломатией…
Не вернее ли, что все это вызвано таинственным влиянием всемогущего волшебника?
Я согласен, что пережитые мною волнения истощили мой мозг и мне следовало бы полечиться. Меня неудержимо преследуют зловещие воспоминания о моих злоключениях в Фонвале. Вот почему, ясно почувствовав необходимость избавиться от этих воспоминаний, я немедленно по своем возвращении оттуда принялся записывать их; вовсе не с целью издать книгу, а в надежде, что, доверив их бумаге, я избавлю от них свой мозг и что этого будет достаточно, чтобы раз навсегда изгнать воспоминания из моей головы.