Повелительница грез
Шрифт:
Она была потрясена. Не может быть! Но он не шутил.
— Зачем? — выдохнула она. Он усмехнулся.
— Это позволит мне хоть как-то загладить мою вину перед тобой.
— Что это изменит?!
— Два года назад я придавал этому меньше значения, чем должен был, — тихо сказал он. — Это была неосознанная, но серьезная ошибка с моей стороны. И я должен исправить ее хотя бы сейчас. Я почту за честь представить тебя гостям в присутствии моей матери и всей Аргентины.
Шонтэль горько усмехнулась.
— Слишком
— Нет, ты ошибаешься. Никогда не поздно защитить собственное достоинство, восстановить поруганную честь. Сегодня вечером я сделаю это, если ты позволишь.
— Луис, моя жизнь далека от этих людей, и так будет всегда. Он нахмурился.
— Они лгали тебе, лгали обо мне, чтобы ты почувствовала себя никем! Ты можешь все забыть и простить?
— Все в прошлом, Луис.
— Нет. — Его глаза загорелись яростью. — Прошлое не умирает. Оно живет в нас. Всегда. Мне нужно… Прошу тебя. Умоляю. Помоги мне восстановить справедливость.
Она опустила глаза, ощущая его внутреннюю силу, которая пронизывала ее, сближая их и разрушая невидимый барьер, не ставший еще непреодолимым. К чему все это? Ведь прошлого все равно не вернуть. Разве что и впрямь восстановить справедливость…
Такой шанс было жаль упустить. Лучшей возможности расквитаться за обиду и унижения нельзя было и представить. Появиться на приеме в сопровождении Луиса на глазах у Эльвиры Розы Мартинес и Клаудии Гальярдо! Ведь одним своим появлением она навсегда разрушит все их грандиозные планы на самом пике их мнимого триумфа.
Но это означало также, что она проведет с Луисом куда больше времени. Он будет касаться ее, пробуждать воспоминания, делать вид, будто между ними нет разногласий и они снова вместе. Это будет спектакль для большой аудитории. Она просто не сможет. Кроме того, как он собирается оказаться на этом празднестве?
— Ты, видно, забыл, что мы в самом центре Боливии. Нам повезет, если мы доберемся до Санта-Круса к вечеру.
— Мой самолет будет ждать нас там и переправит прямо в Буэнос-Айрес.
Она не смогла скрыть изумления.
— Ты уже все устроил?
— Для себя, разумеется. И теперь, надеюсь, ты не откажешь мне в своем обществе.
Звонки с мобильного, вспомнила она. Интересно, когда он это задумал: еще в Караколло или уже по пути в Кочабамбу?
— Шонтэль, я обязан это сделать для тебя, сказал он ласково. — Ты должна помочь мне.
Он заглянул ей в глаза, и она прочла в них горячую мольбу.
— Почему ты так решил?
— Они солгали тебе. Ты позволила им солгать. Но они и другим будут рассказывать всякие байки обо мне. Это надо пресечь. Если ты поможешь мне разоблачить их грязную игру в присутствии многих свидетелей, мы покончим с этим раз и навсегда.
— Ты отомстишь им, как и мне прошлой ночью? — напомнила она.
— Нет, то было несправедливо. Это была месть мужчины, у которого украли
В одном он был прав: нельзя позволить Эльвире Розе Мартинес и Клаудии Гальярдо остаться безнаказанными. Правосудие — слово это скорее связано с преступлением. И преступление было совершено — преднамеренное убийство любви.
Не так уж это и страшно, подумала она. Всего одна, последняя, ночь. Ради них обоих. Восстановить поруганную честь. Вопрос в другом: как все это скажется на ней?
— Мне даже нечего надеть, Луис. Они будут смотреть на меня сверху вниз и считать тебя безумцем, приведшим на прием оборванку.
— Об этом я тоже позаботился. Одежда уже в моей квартире. Там все самое лучшее. — На его губах появилась недобрая улыбка, от которой Шонтэль стало не по себе. — Одета ты будешь по высшему разряду.
Могущество, напомнила себе Шонтэль. Могущество денег, привыкнуть к которому она так и не смогла. Луису стоит только пошевелить пальцем, и его приказание будет исполнено. Или позвонить. Но есть вещи, которые купить нельзя. Любовь, например. И преданность. И счастье.
— А надо ли, Луис? — спросила она. — Даже если мы будем в Санта-Крусе к семи, до Буэнос-Айреса лететь три часа. Добавь час разницы во времени плюс еще один час на то, чтобы привести себя в порядок и одеться. Сомневаюсь, что мы успеем туда к полуночи.
— Да, надо, — жестко отрезал он. — И я полагаю, что как раз к двенадцати мы будем там. Все гости уже в сборе, но никто еще не думает уходить. Считается невежливым покидать подобные приемы раньше трех часов утра. — И вновь эта недобрая улыбка. — Мы прибудем как раз вовремя.
Он лелеял мысль об этом. Шонтэль ловила себя на том, что делает то же самое. А почему бы и нет?
— Хочешь к полуночи превратить Золушку в принцессу? — усмехнулась она.
— Ты никогда не была Золушкой, — грозно ответил он ей. — И никогда больше не говори так. Ты… — Он запнулся, сжал губы, опустил голову. — Нельзя ненавидеть собственную мать, но я ненавижу многое из того, что она натворила.
Он умолк, но отразившаяся на его лице мука была красноречивее слов. Она подумала о своей матери, которая всегда была рядом в трудную минуту, во всем помогала ей, не требуя ничего взамен. Луису, хоть он и богат, было гораздо труднее, а теперь на нем еще лежит ответственность, доставшаяся в наследство от старшего брата.
Она вспомнила, что он рассказывал ей в моменты откровенности. Он никогда открыто не критиковал мать за судьбу, которую она уготовила ему после смерти Эдуарде, но очень часто у нее возникало ощущение, что ему надоело играть ту роль, которую ему навязывали. Однажды он сказал, что завидует Алану, который сам выбирает свой жизненный путь.