Поверженный демон Врубеля

Лесина Екатерина

Стас не ответил, да и вопросы эти не требовали ответа. Ольга говорила для себя и себя же слушала.

– Полагаю, если бы она сделала другой выбор, ее тоже осудили бы. На сей раз, как ужасную мать и неверную жену. Но… между ней и Врубелем никогда не было связи иной, чем дружеская. Да, она симпатизировала молодому парню с несомненным талантом, но и только. Он же сочинил для себя историю о неземном чувстве. А когда оно осталось безответным, проклял ее… и вскоре сошел с ума. Насколько я знаю, в этом безумии виноват был прежде всего сам. Он подхватил сифилис, когда пустился в очередной загул… и при чем здесь моя прабабка? Но после смерти Врубеля на нее, уже немолодую женщину, посыпались упреки. Все вдруг сочли именно ее виноватой.

Глупость какая… только эта глупость сгубила не одну жизнь. Эмилия удалилась от общества. Она доживала жизнь в маленьком поместье, практически затворницей. Думаю, для женщины, которая привыкла блистать, это было мучительно. Но хуже всего, что проклятье передалось детям… дочерям. И внучкам… правнучкам тоже. Мама была уверена, что именно проклятье Врубеля сгубило ее жизнь. Она говорила, что нам нельзя выходить замуж. Мы будем и сами несчастны, и мужчину, который решится взять нас в жены, сгубим. Мне это показалось выдумкой. Неимоверной чушью. Но я вообще не готова была слушать маму. Я снова сбежала. Я была твердо намерена поговорить с отцом, узнать, почему он от нас отказался. И получилось. Знаете, что он сказал мне?

– Оленька, – отец за несколько лет постарел, погрузнел. И сила его яркая, искрящаяся, куда-то исчезла. Ольга смотрела на обрюзгшего мужчину с недовольным лицом и не узнавала его. – Мне очень жаль, что так получилось, но у меня есть долг перед моей семьей.

– А передо мной у тебя долга нет? – Оленька вдруг ясно поняла, что папа не вернется. Тот, которого она любила. Нынешний же и самой ей не был нужен.

– Я плачу алименты, – сказал он, брезгливо поджав губы. – И немаленькие. За это я прошу не беспокоить нас. Ты уже взрослая…

Они все так хотели видеть ее взрослой.

И Оленька решила, что раз так, то пускай… правда, позже она осознала, насколько была глупа. Взрослость – это совсем другое…

– Я попала не в самую лучшую компанию. Не из-за парней… те были старше меня, но все равно казались на редкость глупыми. Девчонки… вот они выглядели взрослыми. Самостоятельными. Думаю, скрывать нет смысла, чем я занималась. Леонид все рассказал. И я не стыжусь. То есть стыжусь, конечно, но это была подростковая глупость… мой врач говорит, что я искала отца среди клиентов… и наверное, я бы вовремя одумалась, остановилась… но остановили. Мой супруг был иностранцем. Не скажу, что выходила замуж по любви. Мне исполнилось восемнадцать, и я четко осознавала, в какое дерьмо вляпалась. Одной мне из него было не выбраться. Мужу… ему понравилось играть в спасителя. Правда, потом он ни на минуту не позволял мне забыть, от чего именно спас и чем я ему обязана. Ему было за шестьдесят… полный, одышливый… некрасивый… и да, чувство благодарности быстро закончилось, а сама жизнь… мой психолог утверждает, что это я себе такое наказание выбрала. Не знаю. Он не собирался умирать, не в ближайшее десятилетие… скорее всего наши отношения закончились бы разводом, и я бы осталась нищей, но вдруг случился инсульт.

– И вы превратились в состоятельную вдову.

– Именно. Не скажу, что тогда я поверила в проклятье. Все же лишний вес и нездоровый образ жизни – куда более явные причины, чтобы умереть, но… я вернулась домой. Мама к этому времени уже ушла. И я осознала, что у меня нет иных родственников. А потом вспомнила про отца. Я больше не нуждалась в нем… наверное, не нуждалась, но мне было интересно. Как оказалось, отец умер. И его жена тоже. Леонид же, оставшись один, растерялся. Он ничего не смыслил в бизнесе. Попытался управлять отцовской компанией, но пара неудачных сделок, несколько неисполненных контрактов… он вовремя сообразил продать компанию. Получил, правда, втрое меньше, чем мог бы…

– И переехал сюда?

– Да, – Ольга замолчала ненадолго. – Он сам меня нашел… депрессия случилась. Жаловался на жизнь, на партнеров по бизнесу,

на отца, который ничему его не научил… и вообще на весь мир. Запил. Сказал, что всегда мечтал о том, чтобы стать художником… я терпела его. Более того, мне было интересно возиться с ним. Впервые я заботилась о ком-то. Новый опыт и… и, пожалуй, он мне понравился. Я привела в порядок его активы, разобралась с долгами, мелкими, но в таком количестве… Леня совершенно не был приспособлен к самостоятельной жизни! Он же занимался живописью. Он сказал, что когда-то учился, но талантом природа обошла. Не подумайте, он был техничен, но техника – это еще не все. Далеко не все. Его полотна, что портреты, что пейзажи, были исполнены безупречно, однако при том начисто лишены души.

– Его это злило?

– Конечно, злило. Он ведь обладал тонким вкусом. Умел отличить истинное творчество от подделки. Леня вскоре разочаровался в себе. Я предложила открыть галерею…

– И оплатили ее.

– Мне было несложно. От мужа осталось немалое состояние, а я понятия не имела, на что его тратить.

– На благотворительность? – тихо поинтересовалась Людмила.

– И это тоже… почему нет? Я приобрела эту квартиру, машину… одежду порой покупала, но в остальном у меня на редкость небольшие потребности. Я… понимаете, я впервые освободилась от своего прошлого. И хотела жить. И оказалось, что я не умею жить! Просто для себя. Чтобы получать от этой жизни удовольствия… не бороться, не доказывать кому-то что-то, а…

– Радоваться.

– Да, – она улыбнулась Людмиле. – Я совершенно не умела радоваться. А потом встретила одного парня… довольно милого… и у нас завязался роман.

– Ваш брат…

– Был недоволен. Я ведь старше Алешки. И вообще он видел в нем…

– Конкурента, – подсказал Стас.

– Альфонса… он умолял быть осторожней… я не желала. Мне казалось, что мы любим друг друга и что наша любовь – достаточный повод, чтобы пожениться. А накануне свадьбы Алеша спрыгнул с моста. Выяснилось, что у него огромные долги… и девушка, которая забеременела. Она грозила рассказать о беременности мне, тогда бы свадьба сорвалась и долги…

– Остались невыплаченными.

– Да.

– Вас эта история не насторожила?

– Нет… я просто вспомнила вдруг мамин рассказ. О проклятии. И испугалась, что, если оно существует? Нет, не испугалась, но… стало вдруг неприятно так. Как если бы человек, которого я хорошо знала, оказался совсем не тем… ложь. Я ничего о нем не знала. Совершенно. Если бы он признался, я бы помогла… и я ему выписывала чеки… для его больной матери. Для сестры… понимаю, что он меня обманывал. Леня утешал. Он был рядом… он вдруг оказался таким родным человеком. Предложил мне доктора… сказал, что все мои проблемы внутри. И я должна с ними разобраться.

Стас хмыкнул:

Похоже, его нелюбовь к докторам постепенно обрела материальную основу.

– Я пошла… я верила Лене… а доктор мне помогал. Точнее, я думала, что помогает…

– Так помогал, что внушил вам мысль о проклятии?

– Скорее о том, что в этом мире я несчастна… понимаете, я вспомнила вдруг всю свою жизнь. Я была счастлива только в далеком детстве, рядом с отцом. И потом искала кого-то, кто его заменит. А надо было искать себя… путь к себе.

Она потерла глаза.

– Тогда-то я и обратилась к Богу. В храме мне было спокойно. Как будто проклятье отступало и… и я была счастлива. Да, пожалуй, именно, что счастлива. Я даже подумывала о том, чтобы уйти от мира, но все же я не настолько смелый человек. Ивана я встретила у храма. Он продавал иконы. Знаете, есть люди, которые полагают, что икона – это своего рода воплощение лика святого. Что писать ее можно лишь на дереве, после долгого поста, молитв… быть может, и так. Но для меня икона – это еще и живопись… и меня поразили его картины. В них удивительным образом сочетались классика и современность… и еще, созданные им лики были живы.