Повесть о фонаре
Шрифт:
Ребята так и посыпали на места. Толкаются в проходах между партами, торопятся сесть.
Заведующая хмуро посмотрела на меловую черту, на ребят, но ничего не сказала.
Стоит, ждет, пока совсем тихо станет.
А в классе, как нарочно, то одна скамья скрипнет, то другая. То крышка парты грохнет, то книги на пол посыплются.
И вот наконец тишина.
– Ребята, - говорит заведующая, - Софья Федоровна у вас больше преподавать не будет. Я привела к вам новую учительницу. Ваша новая учительница - Екатерина Ивановна.
И она повернулась к незнакомой
Небольшого роста новая учительница, худенькая, молодая. Волосы светлые, гладкие, разделены посередине на прямой пробор и пониже ушей ровно-ровно подстрижены.
– На нашу телеграфистку похожа, - шепчет Маня Карасева Былинке.
Былинка только глазами мигнула:
– Да, похожа.
– Екатерина Ивановна приехала к нам издалека, с Урала, - говорит заведующая.
– Она рассказывает, что ее уральские ребята хорошо учились. Постарайтесь от них не отставать. Сегодня у вас времени остается мало, но познакомиться с Екатериной Ивановной вы все-таки успеете.
Пока заведующая говорила, новая учительница, слегка прищурившись оглядывала класс. Она смотрела то на Миронова, зажатого тесной партой, то на Кисселя, который все еще шмыгал носом и тер кулаками глаза. Но больше всего, видно, ее заинтересовала пестрая парта Соколова.
Когда заведующая вышла из класса, учительница положила на стол большой коричневый портфель, застегнутый на две пряжки, и пошла прямо к парте Соколова. Она низко наклонилась над партой и показала пальцем на выцарапанный ножом домик с окнами, дверьми и даже трубой, из которой винтом поднимался дым.
Екатерина Ивановна улыбнулась.
– Это ты сам вырезал?
– Сам, - чуть слышно буркнул Соколов.
– И лодку сам?
– Сам, - еще тише сказал Соколов.
– И лошадь сам?
Соколов ничего не ответил.
Он налег на парту грудью, чтобы закрыть фигурку на тоненьких ножках, под которой была вырезана надпись:
Киссель, Киссель, Николай, Сиди дома, не гуляй.
– Ну брат, - сказала Екатерина Ивановна, - такой парты я еще никогда в жизни не видела. Ее надо в Москву на выставку послать. Пошлем, ребята?
– Пошлем!
– закричали со всех сторон.
А Екатерина Ивановна перешла уже в другой угол класса. Там она заметила девочку, которая жевала яблоко.
– Как тебя зовут?
– спросила ее Екатерина Ивановна.
Девочка неловко встала из-за парты и сказала с полным ртом:
– Маня Карасева…
– Пожалуйста, спрячь скорее свое яблоко, Маня Карасева, - сказала Екатерина Ивановна.
– На уроках нельзя есть. Товарищи на тебя за это обидятся. И я тоже.
Маня Карасева замигала глазами и сунула недоеденное яблоко в сумку.
В это время что-то грохнуло. Это повернулся на своей парте Миронов. Каждый раз, когда он поворачивался, крышка его парты приподнималась и хлопала, а скамейка трещала. Все к этому давно привыкли, и никто даже не посмотрел на Миронова. Но Екатерина Ивановна вздрогнула и обернулась.
– Мальчик на первой парте!
–
– Что ты так гремишь? Как твоя фамилия?
– Это Миронов!
– крикнули все ребята в один голос.
– Миронов!
Миронов заерзал у себя на скамейке, и от этого парта загрохотала, как телега на мостовой.
– Послушай, - сказала Екатерина Ивановна, - ведь тебе очень неудобно сидеть здесь. Зачем ты втиснулся в самую низкую парту?
– Больше нигде места нет, - сказал Миронов.
– Нет? А вот!
Новая учительница повернулась к высокой парте, на которой, как воробей на заборе, сидел Киссель.
– Смотрите, на такой большой парте сидит такой маленький. Ногами до полу даже не достает. Переменитесь-ка местами, ребята.
Киссель соскользнул со своей скамейки и встал на ноги.
– Софья Федоровна, - сказал он, - ой, нет, Екатерина Ивановна! Миронова на первую парту посадили потому, что он всегда балуется. И на переменах он тоже балуется и дерется.
– Киссель всхлипнул и заговорил дрожащим голосом: - Он мне на перемене так дал, что еще и сейчас больно. Софья Федоровна его свечкой поставила, а он не стоит свечкой, а дерется.
Миронов еще больше заворочался на парте, потом с шумом и треском поднялся и сказал, глядя в стол:
– Я долго стоял. Что же, мне до самого вечера стоять? А они еще ко мне лезут!
Екатерина Ивановна подошла к Миронову, посмотрела на него, чуть улыбаясь, а потом спросила негромко:
– А за что тебя поставили?
– Да не знаю, - сказал Миронов и отвернулся.
– Он всегда озорничает!
– крикнул со своей парты Киссель.
– Что ты все жалуешься?
– сказала Екатерина Ивановна.
– Брось жалобы, бери свои книжки да пересаживайся на эту парту. Она тебе будет как раз по росту. Вот и ноги на полу стоят. Смотри, как хорошо!
Ребята тихонько засмеялись. Даже Миронов улыбнулся. Он сидел теперь на четвертой парте, никого не заслоняя и не задевая плечом соседа. С непривычки даже ему было как-то слишком просторно.
Только Киссель сидел насупившись перед самым столом Екатерины Ивановны.
Вдруг он опять вскочил с места.
– Софья Федоровна!
– крикнул он плаксиво.
– Я не могу на первой парте сидеть. Я близорукий!
Новая учительница засмеялась.
– Я не Софья Федоровна, а Екатерина Ивановна. А если ты близорукий, так тебе и полагается сидеть поближе к доске. Вот дальнозоркие - те могут сидеть и подальше.
Киссель запыхтел и недовольный уселся на место.
А Екатерина Ивановна раскрыла журнал и стала вызывать ребят по фамилиям. Вызовет, спросит что-нибудь и посадит на место.
Всех успела вызвать. А когда дошла до последнего - до Шурука, - зазвенел звонок.
Сначала прозвенел внизу - еле слышно. Потом звон поднялся выше, прокатился по всему верхнему коридору и вдруг загремел у самых дверей класса.
В коридоре затопали ногами.
– Ну вот, - сказала Екатерина Ивановна.
– С завтрашнего дня мы начнем учиться. А пока складывайте книжки и бегите домой.