Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари). Книга 1
Шрифт:
Шли дни и луны, и наконец юный принц вступил во Дворец. Он был так хорош собой, что казался существом из иного мира, и всякого, кто смотрел на него, охватывал невольный трепет: «Право, может ли быть долговечной подобная красота?»
На следующую весну было намечено провозглашение нового наследного принца, и нельзя сказать, чтобы у Государя не возникало желания отказаться от своего прежнего намерения, но, поскольку младший сын не имел могущественного покровителя, подобное назначение скорее повредило бы ему, тем более что и двор никогда не одобрил бы такого выбора. И Государь никому не сказал ни слова. «Да, как ни велика его любовь к младшему, – говорили люди, – всему, видно, есть предел». А дама из дворца Кокидэн обрела наконец покой.
Бабка мальчика, госпожа Северных покоев в доме ушедшего Адзэти-но дайнагона, так и не сумев превозмочь тоски, по прошествии недолгого времени – уж не оттого ли, что желала поскорее соединиться с дочерью? – скончалась. Новой скорби не было границ. Мальчику исполнилось уже шесть лет, и
Теперь мальчик жил только во Дворце. Когда ему исполнилось семь лет, провели церемонию Первой книги [32] , во время которой он обнаружил ясный ум и дарования столь редкие в нашем мире, что Государь наблюдал за ним даже с некоторым страхом.
32
…провели церемонию Первой книги. – Обряд, который проводился перед тем, как мальчика из благородного семейства начинали учить читать (подробнее см. «Приложение», с. 73)
– Разве можно его ненавидеть? Теперь все должны ласкать его хотя бы потому, что у него нет матери, – говорил Государь и всюду, даже во Дворец Кокидэн, брал сына с собой – так вместе с ним и входил в самые сокровенные покои. Суровый воин, не ведающий пощады, враг, недоброжелатель – даже они улыбнулись бы, глядя на это прелестное дитя, и нёго из дворца Кокидэн не смела открыто пренебрегать им. Она родила Государю двух принцесс, но никто не мог затмить младшего принца.
Другие дамы тоже не сторонились его. Уже теперь мальчик был так мил и так поразительно хорош собой, что они, сохраняя, разумеется, приличную церемонность, с удовольствием принимали участие в его забавах. Стоит ли говорить о том, какие успехи оказывал он в положенных науках [33] , ежели даже на кото и на флейте играл так [34] , что приходила в волнение вся Заоблачная обитель? Впрочем, если продолжать перечисление всех его достоинств, создастся образ столь совершенный, что и поверить будет невозможно.
33
…какие успехи оказывал он в положенных науках… – Под положенными науками подразумевается изучение классических китайских книг, обязательное для юноши из благородного семейства
34
…на кото и на флейте играл так… – В древней Японии слово «кото» употреблялось для обозначения всех разновидностей струнных щипковых инструментов: китайского кото («кин», кит. «цинь»), японского кото («вагон»), кото «со» (кит. «чжэн»), бива (кит. «пипа»). Точно так же слово «флейта» (фуэ) использовалось для обозначения всех духовых инструментов: корейской флейты («комабуэ»), флейты «сё» (кит. «шэн»), продольной флейты («ёкобуэ») и т. д. (см. «Приложение», рис. на с. 93)
Однажды прослышал Государь, будто среди приехавших в столицу корейцев есть весьма искусный предсказатель-физиономист, а как приглашению оного во Дворец препятствовало предостережение государя Уда [35] , то, окружив дело полной тайной, он отправил сына в канцелярию Провозглашения [36] . Повел его туда Удайбэн, исправлявший при мальчике должность попечителя, причем было решено, что он представит его, как собственного сына.
Изумленный кореец долго всматривался в лицо мальчика, недоуменно покачивая головой.
35
…предостережение государя Уда… – Судя по всему, имеются в виду «Наставления годов Кампё» («Кампёикай»), написанные в годы Кампё (889-898) имп. Уда для своего преемника (будущего имп. Дайго, 885-930), хотя, как отмечают некоторые японские комментаторы, в них говорится не столько о том, что иностранцев запрещается приглашать во Дворец, сколько о необходимости воздерживаться от непосредственного общения с ними. («Следует предоставлять возможность аудиенции чужеземцу; однако, принимая его за занавесями, запрещается вступать с ним в непосредственную беседу».)
36
Канцелярия Провозглашения (Корокан) – учреждение, находившееся в столице на Седьмой линии, неподалеку от дороги Судзаку, и ведавшее вопросами приема и Расселения чужестранцев. Подчинялось Ведомству упорядочения и установлений (Дзибусё) (см. «Приложение», с. 62)
– Черты сего отрока о том говорят, – изрек он наконец, – что может он стать Отцом государства и достичь высочайшего звания Властителя страны, однако возвышение его сопряжено будет со смутами и бедствиями.
Удайбэн также был мужем весьма ученым, а посему беседа их оказалась чрезвычайно поучительной. Обменялись они и сложенными к случаю стихами, причем предсказатель сумел удачно передать свое настроение, которого смысл сводился к следующему: «Не сегодня завтра должно мне покинуть вашу страну, и радость, испытанная от встречи с человеком столь необычайных достоинств, соединяется в моем сердце с печалью разлуки». Мальчик ответил ему трогательным стихотворением, и безмерно восхищенный предсказатель поднес ему великолепные дары. Из Дворца было прислано щедрое вознаграждение.
Слух о предсказании каким-то образом распространился, как ни старался Государь сохранить его в тайне. Правый министр, дед принца из Весенних покоев, и прочие забеспокоились, недоумевая: «Что же все это значит?»
Государь, неутомимый в благоволении своем к сыну, уже раньше изволил изучить его черты по местным гадательным таблицам и, очевидно, сам пришел к какому-то заключению, во всяком случае, он до сих пор не жаловал мальчика даже званием принца крови – мико. Теперь же, поразмыслив обо всем, подумал: «А ведь предсказатель этот подлинно мудр» – и принял окончательное решение: «Нельзя пускать его по волнам жизни принцем без ранга, не имеющим даже влиятельного покровителя со стороны матери. Ведь моя власть над миром недолговечна. Нет, пусть, оставшись простым подданным, возьмет на себя заботы о высочайшем семействе, только так можно обеспечить ему надежное будущее».
И Государь постоянно поощрял сына к совершенствованию в науках и искусствах.
При том, что мальчик достиг замечательных успехов во всех занятиях своих, крайне жаль было оставлять его простым подданным, но положение принца крови привлекло бы к нему немало взыскательных взоров. Государь обратился также к самым мудрым астрологам, но их предсказания лишь подтвердили предыдущие, а посему, окончательно укрепившись в первоначальном решении, он причислил сына к роду Минамото, иначе Гэндзи [37] .
37
…причислил сына к роду Минамото… – Фамилия Минамото давалась отпрыскам высочайшего семейства, не имевшим статуса принца крови (синно)
Текли луны и годы, а Государь ни на миг не забывал об ушедшей. В надежде, не развеется ли тоска, призывал он к себе подходящих вроде бы дам, но, увы, трудно было найти хоть в чем-то ей подобную, и ничего, кроме неприязни, не вызывали они в его сердце.
Как раз в это время распространилась по миру молва о необыкновенной красоте Четвертой дочери прежнего Государя, взлелеянной с отменной заботливостью матерью своей, Государыней-супругой. Оказалось, что Найси-но сукэ, дама, прислуживающая в высочайших покоях, служила и предыдущему государю, почему и была близка с принцессой, которую знала с малолетства и с которой даже теперь изредка встречалась.
– Трем государям прислуживала я, но ни разу не видела женщины, похожей на ушедшую миясудокоро. И только дочь прежней Государыни-супруги… Так, воистину редкой красоты особа! – доложила она Государю, и сердце его забилось в надежде: «Неужели?»
Он обратился к матери принцессы с почтительной просьбой, но та медлила, тревожась за судьбу дочери. «Всем известно, какой злой нрав у матери принца Весенних покоев [38] , – думала она. – Достаточно вспомнить, сколько мучений выпало на долю обитательницы павильона Павлоний. Нет, нет, не к добру…»
38
Мать принца Весенних покоев. – Имеется в виду него Кокидэн, мать наследного принца. В Китае, а затем и в Японии весна, восток традиционно связывались со старшим сыном, наследником. Первоначально покои, которые занимал Наследный принц, располагались в восточной части императорского дворца. Отсюда и название – принц Весенних (или Восточных) покоев
Так и не успев дать ответа, она неожиданно скончалась, и принцесса осталась одна, без всякой опоры.
– Я мог бы заботиться о ней просто как о дочери, – настаивал Государь, и прислуживающие девушке дамы, лица, оказывающие ей покровительство, старший брат ее, принц Хёбукё, рассудив: «Лучше уж ей жить во Дворце, чем тосковать в одиночестве, быть может, там она утешится немного», отдали ее Государю. Прозвали же ее Фудзицубо – принцесса из павильона Глициний.
В самом деле, и чертами лица, и всем обликом своим она удивительно походила на умершую, а высокое звание делало ее еще прекраснее в глазах окружающих. Никто не смел смотреть на нее свысока, и Государь мог беспрепятственно дарить ее благоволением своим – словом, ничто не мешало назвать этот союз совершенным. Быть может, тогда именно неодобрение окружающих и разожгло до такой степени страсть Государя, кто знает… Нельзя сказать, чтобы вовсе покинули Государя думы о прошлом, но помыслы его, естественно, приняли иное направление, и постепенно рассеялась тоска. Увы, все в мире недолговечно.