Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари). Книга 1
Шрифт:
Теперь, когда Гэндзи стал взрослым, Государь уже не позволял ему входить во внутренние покои особ, к которым еще недавно имел он свободный доступ. Но когда во Дворце музицировали, мысли и душа юноши витали за занавесями павильона Глициний, туда же, навстречу пению струн, стремился голос его флейты, а иногда из-за ширм доносился едва слышный нежный голос, и сердце его сладостно трепетало. Да, именно потому жизнь во Дворце и казалась ему такой привлекательной. Проводя там по пять-шесть дней кряду, Гэндзи лишь иногда дня на два, на три возвращался в дом министра, но тот не осуждал его, считая, что в столь юные годы… И ласкал зятя по-прежнему. В услужение супругам министр отдал самых изящных молодых прислужниц. Он затевал разные увеселения, дабы привлечь зятя в
Покои Светлых пейзажей – Сигэйса – перешли к Гэндзи. Не желая разлучать дам, некогда прислуживавших его матери, Государь отдал их в услужение сыну. Ремонтные мастерские и Плотницкое управление, получив соответствующие указания, перестроили ее родной дом – и он не имел себе равных. Усадьба эта и раньше славилась живописными уголками, густыми купами деревьев, изысканными горками, а теперь решено было расширить пруд, работа кипела, и в конце концов сад, как и дом, засверкал невиданным доселе великолепием.
«Когда б я мог поселить здесь особу, подобную той, единственной, к которой постоянно обращаются мои мысли…» – думал юноша, вздыхая.
Говорят, что прозвище Блистательный дал Гэндзи тот предсказатель-кореец, искренне восхищенный его красотой.
Дерево-метла
Гэндзи, 17 лет – сын имп. Кирицубо и наложницы Кирицубо
То-но тюдзё – сын Левого министра, брат Аои, первой супруги Гэндзи
Дочь Левого министра (Аои) – супруга Гэндзи
Левый министр – тесть Гэндзи
Правитель Кии – сын правителя Иё
Принц Сикибукё (принц Момодзоно) – отец Асагао, брат имп. Кирицубо
Эмон-но ками – отец Когими и Уцусэми
Когими – младший брат Уцусэми
Супруга правителя Иё (Уцусэми)
Блистательный Гэндзи… Несомненно, имя значительное, но бывает, что и у обладателя оного оказывается немало слабостей, кои, вызывая пересуды, могут умалить его блеск… Правда, Гэндзи старался скрываться от людских взоров, опасаясь, что слух о его шалостях дойдет до будущих веков, закрепив за ним славу неисправимого повесы, но ведь в мире и самое тайное обычно становится явным – воистину злы людские языки. Впрочем, чаще всего он вел себя крайне осмотрительно и степенно, а потому почти ничего замечательного, достойного внимания с ним не происходило. Катано-но сёсё [1] наверняка посмеялся бы над ним!
1
Катано-но сёсё – герой повести, популярной во времена Мурасаки, но не дошедшей до нашего времени. Очевидно, был известен как любитель всего прекрасного и неутомимый искатель любовных приключений
Имея пока еще чин тюдзё, Гэндзи большую часть времени проводил во Дворце, лишь иногда наведываясь в дом Левого министра.
Разумеется, там возникали порой подозрения – не слишком ли смятенным был узор на платье (7), но надо сказать, что Гэндзи вовсе не имел обычной для юношей его круга склонности к вполне заурядному, откровенному любострастию. Зато у него было другое, причем весьма досадно свойство: словно наперекор самому себе вдруг целиком предаваться какой-нибудь безрассудной страсти, нередко побуждавшей его к непозволительным действиям.
Однажды, когда шли долгие, беспросветные дожди, а во Дворце
2
Дни Удаления от скверны (моноими-но хи). – В древней Японии существовал обычай ритуальных запретов, согласно которому в особо установленные дни предписывалось, оставаясь дома, соблюдать строгий пост, не принимать гостей и воздерживаться от всяких увеселений. Таким образом человек очищался от скверны, что было особенно важно накануне синтоистских празднеств, в дни болезни и пр. В покоях императора, когда тому предписывалось «удаление от скверны», постоянно находилось несколько придворных. В знак соблюдения воздержания они прикрепляли к ленте головного убора ивовую дощечку с надписью «удаление от скверны» (моноими). Иногда соответствующая надпись делалась на листке белой бумаги, который прикреплялся к левому рукаву. Аналогичные надписи делались на занавесях, отделявших покои императора от других помещений
Как-то раз тихим вечером, когда не переставая лил томительно-тоскливый дождь, а во Дворце было безлюдно, Гэндзи расположился в своих покоях, где также стояла непривычная тишина, и, придвинув к себе светильник, рассматривал разные книги. То-но тюдзё, подойдя к стоявшему неподалеку шкафчику, извлек из него разноцветные листки писем, и на лице его отразилось горячее желание немедленно прочесть их, однако Гэндзи не позволил, сказав:
– Разумеется, я покажу тебе отдельные письма, но ведь некоторые просто не подобает показывать,
– Да, но как раз на такие, написанные свободно, мне и хотелось бы взглянуть, – недовольно возразил То-но тюдзё. – Обычных, заурядных писем достает и в переписке столь недостойного человека, как я. Нет, меня интересуют совсем другие письма – либо написанные в порыве досады и полные упреков, либо сочиненные в сумерках и передающие тоску ожидания…
Что ж, скорее всего у Гэндзи не было причин беспокоиться – письма особенно ему дорогие, которые должно тщательно скрывать от чужих глаз, он наверняка запрятал куда-нибудь подальше, а те, что хранились в этом доступном всем шкафчике, вряд ли представляли для него большую ценность.
И вот уже То-но тюдзё разглядывает их одно за другим.
– Какие разные письма, – говорит он и наугад спрашивает: – Это от такой-то? А это… – причем иногда угадывает правильно, иной же раз, оказываясь крайне далеким от истины, принимается донимать Гэндзи ревнивыми подозрениями, немало того забавляя, но, отделываясь ничего не значащими словами, Гэндзи так и не раскрывает своих тайн и наконец, отобрав у То-но тюдзё письма, прячет их.
– У тебя самого должно быть полным-полно писем, – говорит Гэндзи. – Вот бы взглянуть на них хоть одним глазком! Тогда бы и я с радостью превеликой открыл для тебя этот шкафчик.