Повесть о главном герое, трансформации жизненного пространства и о том, что совесть все-таки может когда-нибудь пригодиться
Шрифт:
Annotation
Повесть — это сказано слишком громко, скорее, повествование, рассказ, но вот так мне показалось прикольнее. Читайте.
Влад Тарханов
notes
1
Влад Тарханов
ПОВЕСТЬ О ГЛАВНОМ ГЕРОЕ, ТРАНСФОРМАЦИИ ЖИЗНЕННОГО ПРОСТРАНСТВА И О ТОМ, ЧТО СОВЕСТЬ ВСЕ-ТАКИ МОЖЕТ КОГДА-НИБУДЬ ПРИГОДИТЬСЯ
— Скажи, что это? Это я? — отражение в Зеркале потрогало свою обтянутую ярко-желтыми лосинами задницу, зацепило солнцезащитные очки с огромными треугольными стеклами, обрамленными безвкусными стразиками
— Это теперь ты! — ответ Мерехлюдова был оценивающе спокоен.
Степан Савельевич Мерехлюдов был писателем. Не то, чтобы успешным, даже совсем наоборот. Совсем неуспешным писателем, который гордо пишет «в стол», уверенный, что после его смерти его произведения оценят, ему воздвигнут памятник, а вдове вручат Нобелевскую премию по литературе (увы, какая грустная и торжественная получится церемония). Когда ему стукнуло тридцать пять лет, маститому неизвестному писателю неожиданно повезло. В наследство от двоюродной тетушки ему досталась квартира в Ломоносово. Квартиру Мерехлюдов быстро продал, а на память о тетушке утащил антикварное зеркало в массивной бронзовой оправе. Работая над новой повестью о героическом труде коллекторов фирмы «Мосдобро», наш писатель неосторожно рано утром подошел к зеркалу, которое все никак не знал, куда повесить, а потому держал на маленьком узком балкончике. И вот там, в Зеркале, Мерехлюдов увидел его: Главного Героя повести (сокращенно ГГ): широченные плечи, квадратная челюсть, суровый взгляд из-под мохнатых бровей. Сначала он решил, что бредит или галлюцинации, но ГГ уверенно вступил с писателем в дискуссию, даже грозился глаз на ж…у натянуть, так что Мерехлюдов сделал его человечнее и добрее, повесть стала писаться со скоростью автомата системы Калашникофф, но, увы… опять ее никто не напечатал. Тем не менее, Зеркало работало и дальше. Как только Мерехлюдов брался за новую повесть или роман, в Зеркале появлялся он (ГГ), а дальше надо было просто прислушиваться к его корректировкам, чтобы преодолевать все трудности писательского труда. Но настоящие трудности наступили совершенно недавно и совершенно неожиданно. Жил Степан вполне по средствам, в аферы не влезал, с непонятными личностями не общался, но полученные за квартиру в Ломоносово деньги как-то незаметно закончились. А роман о жизни плейбоя-парикмахера под громким названием «Интимная стрижка» был готов всего-то на семьдесят восемь процентов. Последние двадцать два процента были ударными темпами закончены непосредственно у Зеркала под вареную в мундирах картошку, потому что подсолнечное масло закончилось, а в долг Мерехлюдов не брал принципиально. Слава Богу, пачка соли была только-только начата и есть картошку без соли не пришлось.
Распечатав опус (принтер работал, краски и бумаги было пока еще достаточно) наш писатель, полный надежд и уверенности в завтрашнем дне отправился в единственное издательство, которое еще не посещал, «Еуроп Хомо Пресс». Надо сказать, что в редакции народу было немного, и сотрудников, и посетителей, точнее, посетителем был один Мерехлюдов, который после двух-трех минут ожидания удостоился попасть на глаза самому шефу-редактору издательства ЕХП Сэмэну Залупайченко. Господин Сэмэн был полноват, лысоват, на его одутловатом лице уместилась россыпь бородавок вперемешку с какими-то подозрительно юношескими прыщами. Нос картошкой, узкие бровки, широкий рот, вот жабень, честное слово жабень, притворяющийся человеком, а не человек! Серые невыразительные глаза в упор уставились на Мерехлюдова, достававшего из картонной папки с завязками свой опус.
— Тэкс, тэкс, тэкс… что тут у нас? — вполне доброжелательно произнес редактор, вчитываясь в название.
— Роман, — сразу же оробев, наш писатель аккуратно положил рукопись на стол.
— Степан Мерехлюдов. «Интимная стрижка». Роман. Имя не годится. Двойка. Название неплохо. На твердую четверку. Роман — архаизм. Кол! Посмотрим, посмотрим. Тэкс…
Листы прочитывались и тут же летели на пол. Сначала первые десять листов, потом последние десять-двенадцать. Скорость мелькания листов в воздухе
— Тэкс, тэкс, тэкс, молодой человек! То, что вы принесли — это отвратительно! Да, совершенно не годится. Ни к черту не годится! Что это за главный герой? Парикмахер? Прекрасный выбор. Куафюр! Интимная стрижка! Какой прекрасный потенциал! И что? Он ведь абсолютно скучно гетеросексуален! Кому, сейчас нужны такие герои? Это никто не будет читать! Никто! Ему женщины бросаются на грудь штабелями! Но это ведь банально, предсказуемо и глупо! Это никого не заинтересует. Никого!
Мерехлюдов поник. Так его еще никогда не поносили и не разносили его труд!
— Я ведь почему трачу сейчас на вас время, молодой человек? — задал риторический вопрос Залупайченко и тут же на него ответил:
— Я вижу в вас большой творческий потенциал! Вы за сколько дней написали свой роман о двухсот восьмидесяти шести страницах? Это верная цифра? За шестнадцать дней! Так вам на «Войну и мир» понадобиться два-три месяца максимум! Вот только вы этот потенциал неправильно транжирите, непозволительным образом.
— А что мне делать? — почти беззвучно произнес Степан.
— Выслушать советы старшего опытного товарищ по писательскому ремеслу (Залупайченко врал, за свою жизнь он не написал ни строчки, кроме объяснительной в отделении милиции, но это были дела давно минувших дней) и поступить в соответствии с ними.
Редактор любезно придвинул писателю стакан с водой, который был мгновенно осушен, а взгляд Мерехлюдова приобрел вполне осознанный вид.
— Тебе надо переработать роман. Название оставить… А вот гендерную направленность главного героя выбрать более… актуальную, что ли… а идея? В чем идея романа? Делая интимную стрижку жене парагвайского посла Николай Девятисил соблазняет ее и добывает секреты парагвайской разведки, которая собирается взорвать Университет Дружбы народов, чтобы эту дружбу уничтожить на корню! И самостоятельно предотвращает эту акцию. Ну это же банальность!
— А что бы вы посоветовали?
— Ну вот так, примерно… Главный герой — куаферист Макси, не надо никаких фамилий, Макси и все, делая интимную стрижку жене начальника ГРУ, подвергается сексуальному насилию с ее стороны, но узнает о том, что агенты Петров и Баширов собираются взорвать резервуары с отстоявшимся дерьмом в районе города Будапешт. Тогда Макси умудряется предложить сделать интимную стрижку военно-морскому атташе Чехии и во время сеанса делает ему не только минет, но и важное сообщение! Выполнив долг по отношению к свободному миру, Макси получает свое законное вознаграждение и открывает салон интимных стрижек в спасенном городе Будапешт!
— Ох…ть как круто! — восхищенно выдавил из себя Мерехлюдов. А потом ничтоже сумняшеся спросил:
— А почему чешского?
— Вот глупыш! Ясно, что американскому военно-морскому атташе есть кому интимную прическу делать! Там такая очередь! Ого-го! Тебе, как автору, никто не поверит, скажут, что заврался. А вот чешский военно-морской атташе самое то, и флот у них никудышний, и личность, скажем откровенно, малозначительная. А идти напрямую к венгерскому атташе — сразу спалиться. У тебя герой должен быть умный и осторожный!
— Йо моё… — еле-еле пропищал Мерехлюдов.
— Вот-вот, мил человек, слушайся меня, я знаешь, сколько людей вытащил из неизвестности? Вот, ты думаешь, в писательском деле главное — мастерство? Херня это! Я кого угодно раскрутить могу! Главное — пиар! Знаешь, почему я сейчас раскручиваю тупую тиктокершу Пашу Маросей, а не хорошего писателя Мерехлюдова? Потому что она делает мне минет, а ты нет!
И от последней шутки Залупайченко расхохотался, громко, разбрасывая слюни по кабинету, а Степа, которого впервые в жизни назвали не то что хорошим писателем, а писателем вообще, расплылся в глуповатой улыбке.