Повесть о хлорелле
Шрифт:
Сестра не дала ему договорить. Теперь, когда она высказала то, что у нее накипело, ее раздражение против него растаяло, и ей даже стало его жаль. Сестра мягко взяла руку брата и сказала:
— Я шью теперь платья по его вкусу, и, надо тебе сказать, Лев Яковлевич понимает в этом толк… По его совету я занялась научной работой, изменила свое отношение к больным, и не напрасно. Они поверили в своз излечение и полюбили меня.
На этом кончилась их первая встреча. Он снова пришел к ней, узнав, что отец пишет заключение о целесообразности реконструировать рыбоводный завод. Петр был приятно удивлен, застав у
— Я спешу в лепрозорий, меня там ждут… Побудь без меня, ведь вы добрые старые знакомые, — указывая на подругу, добавила сестра. — Будь с ней ласков, она этого стоит.
Прежде чем уйти, она шепнула ему:
— Мария узнала о твоих неприятностях и захотела увидеть тебя. Друзья, как видишь, познаются в беде…
Весть о том, что отец высказался против реконструкции завода и признал использование хлореллы излишним, — глубоко огорчила сына. Хоть он и утверждал, что в семье против него образовался заговор, сам этому не верил. Ни ради себя, ни ради кого-либо другого отец не станет кривить душой. И Лев Яковлевич такой же. Аккуратный и точный в эксперименте, он не изменит своим принципам. Вряд ли его расчеты ошибочны, возможно, что планктона в водах завода более чем достаточно и в хлорелле особой нужды нет.
Директор филиала мог бы с этим согласиться, но что он ответит, если его спросят, обследовал ли он воды в рукаве Волги, прежде чем предложить новую конструкцию завода? Какими материалами снабдил он профессора, который признал переоборудование необходимым? Никому нет дела до директора филиала, ни отцу, ни Льву Яковлевичу, а ведь легче было бы им не заметить избытка планктона в реке, чем ему сейчас придумывать себе оправдание. Но будь в обследовании замешан отец, с этим было бы нетрудно покончить.
Ученый секретарь филиала Сергей Сергеевич Голиков не такие задачи решал. Ему не покажется зазорным написать заведомую неправду, сослаться на обстоятельства, которых не было, на очевидцев, известных только ему одному. Он свяжет подлинное с фантазией, сошлется на «план», на «важность мероприятия для данного момента», на то, что «наука должна быть увязана с практикой», как того требуют «интересы социализма». Ничего в этом искусстве хорошего нет, но доброта, деликатность и щепетильность, полезные в быту и в личных отношениях, неуместны в государственных делах…
Профессору Свиридову эта истина, увы, недоступна.
«К чему это тебе, отец? — мысленно спрашивает сын, — ты поступаешь со мной, словно мы с тобой чужие».
«Я следую велению долга, — слышится ему ответ. — Хорошо ли, плохо ли я отстаивал революцию, я всегда был ей верен и из личных интересов не предавал ее…»
Веление долга? Стоит ли с этим спешить? Надо еще подумать, кому это веление служит, во имя кого и чего следует быть ему верным. Навязать сыну страсть к злополучной хлорелле и при первой же ошибке расправиться с ним, обездолить себя и других ради будущего, которое для них не наступит. Не в этом ли его долг? Счастливый фантазер! Что ему до земли? В заоблачных высях нет ни бурь, ни смятений и вечно сияет солнце…
Велика ли беда, если на заводе, помимо планктона, будут и вскормленные хлореллой рачки? Люди на зыбких болотах
Все обдумал и обсудил молодой Свиридов, не учел он только, что узаконенная ошибка на одном из заводов, стала бы обязательной для других, излишняя щедрость обратилась бы в расточительство.
Надо было как-нибудь обосновать то, что случилось, и директор филиала поручил ученому секретарю Сергею Сергеевичу Голикову, мастеру связывать подлинное с фантазией, обследовать воды в рукаве Волги и представить свое заключение. Выбор, сделанный директором, был неудачен, и, когда он это понял, было поздно что-либо изменить.
Ученый секретарь выслушал распоряжение, многозначительно кивнул головой и сказал:
— Можете на меня положиться! Я — старая сельдь, меня не перехитришь.
У Голикова была своя лексика и манера выражаться. Любитель простонародных словечек и жаргона рыбаков, он с особым удовольствием пересыпал свою речь тем а другим. На его языке рыбе свойственно не метать икру, а «рассыпаться». Каждой рыболовецкой бригаде он присвоит любезное прозвище — «ладинка», «золотника», «хорошевка». Осетровые, говорил он, протянули «от каменноугольной эры до коммунизма, протянут и дальше». Над рыбоводными снастями Голиков посмеивался: «У нас все называется аппаратом, на деле это либо ящик, либо бадья».
Страстный почитатель старины, он носил поддевку из синего сукна, сапоги с голенищами, сложенными гармошкой, отрастил себе бородку и справлял церковные праздники дважды — по новому и старому стилю.
— Возьмите себе в помощь паренька бентолога, — предложил директор, — у него сейчас нет работы.
— Но беспокойтесь, — многозначительно улыбаясь, ответил Голиков, — проверим — лучше не надо… Не люблю я этих ихтиологов, кто их выдумал. Только и знают, что рыбам хвосты мерять… Утрем им нос по первое число.
И в насмешливом тоне, и в расстановке слов сквозило что-то недоброе. Директор хотел было его попросить не делать поспешных выводов, быть точным в расчетах, но в последнюю минуту раздумал. Что ему до того, как справится с заданием Голиков? Распоряжение дано, остальное его не касается. Каково бы ни было обследование, его нельзя будет упрекнуть, что он унизился до сговора с сотрудником.
Уверенность эта была только внешней. В глубине души он понимал, что может случиться нечто дурное, тем более печальное, что оно обратится против отца и Льва Яковлевича. Надо было отменить распоряжение и поручить обследование другому, но этому мешало обидное чувство, что не он эту борьбу затеял, ему навязали ее. Следует ли ему так усердно ограждать чужие интересы?
Весь день директор был неспокоен, а к вечеру, не выдержав, послал за Голиковым.
— Я забыл вас спросить, — стараясь не обнаруживать своих подозрений, начал директор, — сколько дней вам понадобится пробыть на заводе?
Ученый секретарь принес с собой острый запах винного перегара, быстро распространившийся по всему помещению. Директор невольно поморщился, и смущенный секретарь поспешил прикрыть рот рукой.
— Не ждал уже сегодня вас повидать, — оправдывался он, все еще не отводя руку от рта. — Сели обедать, известное дело, сухой кусок рот дерет…