Повесть о полках Богунском и Таращанском
Шрифт:
Дверь камеры открылась. Бубенцов вышел в коридор.
— Неужели Денйс? — Надев очки, Александр долго вглядывался в лицо Дениса.
Денис обнял его и скомандовал:
— Одевайся, живо! Вишневский еще тут? Живы еще эти гады?
— Вчера были живы, — отвечал Александр.
— Ну, айда за Вишневским.
Выйдя во двор, они увидели, как разутые стражники прыгали на снегу, — мороз был около тридцати градусов.
— Это кто такие здесь скачут? — спросил близорукий Бубенцов.
— Наши с тобой «пестуны», —
От стены отделилась одна фигура и сделала нерешительный шаг вперед босыми ногами по снегу.
— Зайди в канцелярию, там тебя обуют. Пойдешь с нами — свободно служить коммунистической родине, — хлопнул его моряк по плечу. Андрей был свой человек, поступивший в стражники по заданию повстанцев.
— А вы, проклятые жлобы, сейчас нам на смену сядете! Толченко, организуй тюрьму для них, ты человек военный, — сказал он одному из освобожденных,
— Есть, капитан, — отвечал тот. — Моя мечта сбывается. Я уже набрал тюремный аппарат.
Оставшимся партизанам Денис, отъезжая, кивнул в сторону назначенного матросом коменданта:
— Гляди за комендантом. Не понравился мне твой доброволец комендант. Кто он такой?
— Толченко? Один из офицеров. Сел в тюрьму неделю назад,
— А зачем же ты его выдвигаешь на такой пост и в такой момент?
Денис припоминал: где же он видел это лицо, показавшееся ему неприятно знакомым?
— Ничего, я скоро вернусь. Тогда разберемся.
В городе была слышна стрельба. Где-то на окраине строчили пулеметы. Туда-то и поскакал Денис со своими спутниками,
— Стрельба идет во дворе Вишневских. Значит, не сдаются, проклятые. Только бы не ушли, а то наши будут, — ворчал матрос, подпрыгивая на седле, как буй на волне.
— Лошадь покалечишь, моряк, возьми в шенкеля, сделал ему замечание Грицько Душка. — Это ж тебе не на палубе — слышь!
— Не тронь меня. Ноги в карцере перестудил, не гнутся, — объяснил тот.
Душка, подмигнув, примиряюще сказал:
— Ну, тогда пляши как придется, пущай ноги отходят.
Вот уже и пули завжикали над головами,
— Спешиться! — командовал Денис. — Свистни, Грицько!
Грицько свистнул заливчато, с соловьиным коленцем, Ему ответили таким же свистом,
— Свои с этой стороны. Заводи коней во двор. Сюда, за мной!
Предводительство взял на себя матрос, знавший тут каждую заборную щель.
— Мы сейчас через сад перемахнем. Скажи ребятам: пусть кроют с этой стороны, а мы обойдем с тылу. Бить только по дому, а по саду не шали: мы оттуда зайдем, иначе не возьмем. Это варта Вишневского обороняется. Дай-ка мне сюда «товарища»! — протянул он руку к ручному пулемету.
Грицько замотал было головой.
— Оружие не отдаю, товарищ. Ты лучше показывай, куда идти.
Он
— Ну, веди!
Через несколько минут они стояли перед оторопевшим от страха старичком — «старым знакомым», палачом Вишневским.
— Не ожидал таких гостей, гад?
По сморщенному бритому лицу старичка разливалась смертельная бледность.
— Привести его в сознание, что ли? — шагнул к старичку матрос, плюнув в кулак.
Но Денис не стерпел при виде этой мерзейшей твари, мучившей на его глазах заключенных, да и его самого.
— Запиши на трибунал, — сказал он и выстрелил.
«Извиняюсь перед тобой, батько Боженко, — подумал Денис тут же. — «Сердце не камень!» Вот и я не дождался трибунала. Извини, отец, за упрек».
Дверь в следующую комнату, откуда слышалась стрельба, была забаррикадирована. Матрос приналег могучим плечом, поддал разок-другой и, распахнув дверь настежь, сыпанул прямо в темноту пулеметным дождем.
Раздались вопли и смолкли. Сквозь дым сначала не было ничего видно. Матрос взял со стола керосиновую лампу и бросил ее с размаху в темноту. Лампа разбилась, и керосин вспыхнул, осветив огромный зал, на полу которого лежало несколько корчащихся людей. Окна были раскрыты настежь, и на столах и у окон стояли пулеметы. Матрос поднял бомбу и сказал:
— Эх, и этих запиши на трибунал!
Раздался взрыв.
Дым опять на минуту застлал все, а матрос продолжал сыпать в дымящуюся дверь пулеметную очередь. И Денис вспомнил при этом, что Щорс называл пулеметчиков «пожарниками».
— Пускай «тушат» это чертово заведение! Не существовать вам больше, палачи! Пойдем отсюда.
Остер защищался только в двух точках. К рассвету над домами развевались красные знамена. Закипела деловая работа ревкома у прифронтовой полосы.
Наутро неожиданно нагрянул опаздывавший из-за дальнего обходного маневра через Гомель Гребенко со своим кавполком Первой дивизии.
— Вот уже идем без дела неделю целую. Отвяжись ты от меня, товарищ Кочубей. Отдай мне братву и лошадей и катай домой. Функцию ты мою отбиваешь!
— «Функции» у тебя будут, — мигнул ему Денис. — А братву, видно, и впрямь придется тебе отдавать. Я ведь временный командир: придется тыловыми делами заниматься.
— Знаю — про то и речь. Там у тебя дома неблагополучно.
Гребенко проходил через Городню и привез Денису, сообщение о городнянских делах и о ранении Петра, которое он нарочно раздувал перед Денисом, как раздувал и «тыловые непорядки», чтобы забрать поскорее у Кочубея обещанную ему партизанскую кавалерию.
Денис не сразу поверил сообщению о ранении брата, догадываясь о том, что в чем-то хитрит Гребенко. Но к вечеру, связавшись по телефону с Черниговом, узнал всю правду.