Повесть об одном эскадроне
Шрифт:
— Вы же знаете нашего Дубова — его же стукнуло по голове, а руки у него — дай бог каждому. Так он берет Костину зазнобу за плечики и вынимает из землянки, как спелую морковку из грядки. И они убывают, и Костя остается при пиковом интересе. И нужно вам сказать, что если посмотреть на его открытый ротик, так вход в землянку — это просто незаметная щелочка… Я уже, кажется, не завидую его успеху у прекрасных девушек…
Целый день Наташа старалась не замечать Воронцова, хотя он все время крутился возле землянки с больными. К
— Николай Петрович, — сказала она, — вы должны мне помочь. Больным требуется покой.
— А кто мешает? — насупился Дубов.
— Посторонние все время ходят. Вот Костя — топает сапожищами…
— А-а, — Дубов понимающе кивнул, — прикажу. Что еще?
Наташа замялась.
— Видите ли, у Егорова почти ничего нет. Ни лекарств, ни бинтов, а у троих серьезные ушибы и ожоги. Ведь их пытали… — Девушка взяла командира за руку. — Ужасно… И ничего нет. А потом-, Николай Петрович, ведь им нужно молоко, масло, мясо. Они очень истощены.
Дубов внимательно посмотрел на девушку. Вот ведь странные вещи происходят — только вчера сидела в землянке, забившись в угол, напуганная, настороженная, чужая… А сегодня распоряжается так, как будто всю жизнь в отряде.
— Достанем, Наташенька, простите, что я вас так называю. А вы списочек составьте.
И тут случилось нечто неожиданное и для Дубова и для самой Наташи. Она встала, вытянулась в струнку и, приложив правую руку к пышной копне волос, четко ответила:
— Есть, составить список.
Через час Дубов вызвал Шваха, передал ему листок бумаги и долго говорил что-то, водя пальцем по измятой карте. Потом вынул из кармана большие, луковицей, серебряные часы с массивной цепочкой, поднес их к уху, погладил, завел до упора крохотным ключиком и, вздохнув, отдал Яшке.
— На, держи. Отцовские еще…
Ох, это утро! Надолго запомнит его старый провизор Исаак Маркензон. Все началось с кошки. Негодница стащила курицу. А легко ли в такое время найти курицу! Это вам не тринадцатый год. Потом пришел денщик прапорщика и потребовал спирта. Спирт сейчас тоже не валяется, но попробуй откажи, если просит прапорщик. И наконец — этот тип. Он ввалился в аптеку, как в собственный дом, нахально подмигнул Риве, которая мыла склянки, и взял провизора за пуговицу.
— Мне нужен разговор, — сказал он, — маленький разговор с глазу на глаз.
И представился:
— Яша из Одессы.
Маркензон родился в Одессе. Разве можно отказать в маленьком разговоре человеку из этого города?
— Проходите за занавеску, — пригласил он гостя. — Там мы, наверное, будем одни.
Яша из Одессы сел и спросил Маркензона, знает ли он, как много честных евреев страдает за»
— Не надо быть цадиком, чтобы понять, что правое дело — это революция.
— Конечно, конечно, — согласился Маркен-зон. — И как это я сразу не догадался.
— Если вы из Одессы, — прервал его гость, — то вы, конечно, помните тетю Хану, которая сидела у самого входа на рынок?
— Кто же не знает тетю Хану! — обрадовано воскликнул провизор.
— Теперь я вижу, что вы правда из Одессы, — ответил Яша. — Так я вам сейчас скажу. Бедную тетю Хану убили белые. Какой-то сопливый офицерик сделал ей фэртиг. И вы можете спокойна жить?
— Нет, я не могу спокойно жить, — сказал Маркензон. — Я живу очень неспокойно.
— Я вас научу. — И гость покровительственно хлопнул аптекаря по плечу пыльного пиджака. — Вы имеете шанс помочь людям. И все узнают, как Исаак Маркензон помог в беде своим братьям.
— Помог? — насторожился провизор. — Но чем я могу помочь? У меня ничего нет.
— Вы можете помочь многим, — настаивал Яша. — Людям нужны лекарства. Или вы ничего не хотите сделать для своих братьев, которые борются за правое дело?
— Нет, я хочу, даже очень. И знаете что? У меня есть революционное прошлое. В девятьсот пятом году я перевязывал дружинников, а в девятьсот двенадцатом я продал одному человеку глицерин. Такой приличный на вид господин, а оказалось для гектографа, на котором печатали листовки против царя. Какой ужас!..
— Великолепно. Значит, вы совсем подпольщик, — заторопился Яша. — У ворот меня ждет телега. Я очень спешу. Сделайте мне мешочек с лекарствами — вот по этому списку, — и революция не забудет вашего подвига.
Провизор засуетился. Он понял, что маленьким разговором от Яши из Одессы не отделаться.
— Несчастное утро, — бормотал про себя Маркензон. — Сначала курица, потом спирт, теперь все остальное. Ах, какое несчастное утро!..
Пока он собирал коробки со склянками и порошками, оптовый покупатель вышел на крыльцо. И тут из-под скамейки сверкнули две солидные бутылки с массивными притертыми пробками и мудреной латинской надписью. Яшка легонько толкнул одну ногой. Бесцветная прозрачная жидкость лениво колыхнулась внутри.
«Спирт, — мелькнуло в голове Шваха. — А кто видел порядочный госпиталь без спирта? Да и вообще… Эх, была не была».
На перилах проветривалась перина. Яков быстро спеленал ею бутылки и отнес в телегу, тщательно прикрыв добычу рогожей.
— Скоро, что ли? — спросил Гришка, сидевший на передке.
— Момент, — лихо подмигнул ему Швах.
На крылечко выглянул провизор. Мешочек был готов. Швах потряс старику руку, поблагодарил от имени мировой революции и напомнил, что язык неплохо держать за зубами. Через минуту перестук тележных колес затих вдали.