Повесть Вендийских Гор
Шрифт:
Столовая была заполнена мертвыми мужчинами. Они лежали на полу, на столах, ни один из которых не остался целым, на сломанных скамьях и табуретах. Большая бочка в углу открывала свое содержимое всем желающим сквозь огромную дыру в торце, но желающих не имелось. Крысы уже немного похозяйничали здесь. При виде воина несколько серых зверьков оставили свое занятие и поспешили скрыться.
Глаза воина остановились на небольшой деревянной статуэтке в южном углу зала. Статуэтка находилась на тумбе из цельного куска дерева и голова ее была забрызгана кровью. Воин приблизился к ней и глаза его невольно наполнились
— Я был повелителем мира и погубил его! — воскликнул воин, обращаясь к статуэтке. — Я был оплотом безопасности и сам разрушил ее! Нет мне прощения! О, царь, ты вправе покарать меня, как сочтешь нужным! Я с улыбкой и радостью приму любое наказание, которым ты одаришь мою никчемную плоть!
Воин опустился перед тумбой со статуэткой на колени и низко опустил голову. Память мучила его. Он отчетливо вспомнил глаза девушки, лежащей на лестнице в подвал. Живые глаза. Они смотрели с ненавистью. Воин был восхищен силой, что проливалась через эти глаза, молодой, необузданной силой. И остро пожалел, что не может переменить ненависть на любовь, совсем не оставалось времени. Девушка бросилась на него с ножом, собираясь прикончить человека, который только что убил ее отца, мать и двух младших сестер — очаровательных двойняшек. Воин вынужден был защищаться и перенаправил удар ножа. Рука девушки хрустнула, а в ее шею вонзилось тонкое лезвие. Она умерла мгновенно, хоть в этом воин смог оказать ей почтение.
— Зло пришло к нам, — снова обратился он к царю, — оно пришло из тьмы, царь. Виноватых в этом городе не было и нет. Я знаю, знаю! Кто-то вне пределов города, кто-то могущественный наслал на нас безумие! Теперь, когда все кончилось и безумие ушло, я чувствую, что тоже был безумен. Демоны зла схватили мой разум! Разве стал бы я иначе убивать детей и женщин? Клянусь, о, великий царь, я уничтожу того, кому понадобились жизни людей, того, кто наслал на нас демонов гнева!
Статуэтка молчала. Царь вряд ли бы стал отвечать военачальнику даже во плоти, не то, что в деревянном виде. Воину отвечали только крысы, но ни одна из них не осмелилась предстать перед его глазами.
— Я отомщу! — сказал воин. — Слова сказаны, господин!
Он быстро поднялся и пошел к выходу, но у двери остановился. Снаружи слышались голоса. Воин приник к зарешеченному оконцу в двери и увидел говоривших.
Три человека шли по мертвому городу, не стыдясь мертвецов. Один был черен телом и бел головой, другой — черноволос и обладал бычьими плечами, маленькая фигура третьего скрывалась под серой хламидой.
45
Серзак торжествующе улыбался. Горкан, как всегда, был мрачен. Его темный лоб прорезало множество морщин. Конан хмурился. Ему не нравился пошатывающийся человек в пурпурных одеждах, стоящий посреди улицы. Витал тяжелый запах мертвечины. Крысы и воронье сновали вокруг человека.
— Ты уверен, что это тот самый город Хорто? — спросил Конан.
— Уверен, — ответил Серзак, — как уверен и в том, что стоящий перед нами человек и есть царь города. Путь к сокровищам открыт.
Конан вспомнил, что говорил Серзак на рынке в Шангаре. Царь потеряет всю свою силу и не останется никого, кто охранял бы сокровища. Так было предсказано немедийскими жрецами.
Словно
Горкан захохотал. Вороны раскричались, и их нестерпимый гвалт заполнил всю улицу визгливым эхом. Серзак склонился над мертвецом и закрыл ему глаза.
— Теперь мы здесь наверняка одни, — сказал Горкан и уверенным шагом направился по улице, словно точно знал, куда надо идти.
Глядя ему в спину, Серзак хмыкнул.
— Ну что же, — тихо сказал он, так чтобы чернокожий ничего не услышал. — Я всегда подозревал, что кешанский костоправ знает намного больше, чем говорит. Интересно, насколько? — Он повернул голову к Конану.
Киммериец пожал плечами.
— Скоро мы это выясним, старик, — произнес он и пошел за Горканом.
На улице, сплошь застроенной домами с красными фонарями, начали попадаться обглоданные трупы. Длинные, стройные и когда-то прекрасные ноги тонкостанных женщин были теперь не больше, чем куски мяса на костях с кое-где сохранившейся кожей. Серзака стошнило. Конан проглотил комок в горле. Он видел много трупов, да и сам часто способствовал их появлению, но увидеть сразу столько и для него было нелегко. Кроме того, это были в основном женщины, что киммерийца не могло не задеть. Он старался не убивать женщин.
Усеянная черепами площадь не добавила ни Конану, ни Серзаку бодрости. Только Горкан продолжал оставаться невозмутимым.
Дворец возвышался мрачной тяжелой громадой. Он был выше всех остальных строений в городе и стены его были сложены из серого камня. За стеной торчали башни со слепыми узкими окнами. Ворота были наполовину снесены. Железный трон в конце двора за воротами, стоявший некогда на небольшом возвышении, был опрокинут. Среди трупов встречались и люди в шлемах, и горожане. Лица — те, что еще не съедены крысами — были источены голодом и злобой.
Горкан с удовольствием раздавил жирную крысу у входа во дворец. Животное пронзительно заверещало, розовые лапки отчаянно заерзали по булыжной мостовой. Раздался хруст и Горкан со счастливым лицом обернулся к своим спутникам.
— Сокровища близко. Я чувствую их запах, — сказал он и вошел во дворец.
Конан не разделял радость кешанца. В отличие от него, он чувствовал только запах мертвечины.
Железный бог Ангирас встретил гостей неприветливо. Пальцы его рук были мертвы уже много дней, никто не приносил ему жертвы, а крысы настолько обнаглели, что сгрызли тайную книгу, разбили ларец и съели драгоценные гадальные палочки.
Горкан приблизился к богу и единым движением, не церемонясь, вырвал из пола столик из слоновой кости. В полу обнажились квадратные скважины. Кешанец склонился над ними и, вытащив тонкий стальной клинок с зазубринами, погрузил его во все четыре отверстия поочередно. Ангирас мелко задрожал.
— Сейчас, еще немного и ты получишь то, чего ждал, — сказал Горкан, вынимая из сумки небольшой кожаный мешок. — Я славно угощу тебя!
Из мешка кешанец извлек окровавленное сердце, поднялся на каменный постамент и поднес сердце к губам Ангираса. Кровь потекла у бога по подбородку, капая на грудь. Пальцы его рук дрогнули и согнулись.