Повести и рассказы (-)

Тарасов Виктор

При движении системы в любом направлении ее структура искажалась, вероятность существования становилась равной нулю. В другой формуле было что-то подобное, но аргументом выступало не пространство, а время. Нечто существующее с течением времени теряло смысл и исчезало. В общем-то все это было абсурдно.

Было ясно, что понималось под аргументом, но что подразумевать под функцией? После бессонной ночи Гленд понял, что "Малыш" под функцией подразумевает самого себя; желая определиться в пространстве и времени, он спрашивал: - Где я?

– Кто я?

Это было для Гленда ударом. Он избегал

вводить в мозг всякую семантику, всякую систему языковой шифровки, чтобы избежать какого-либо мышления. Это было основным принципом его проекта. Но "Малыш" использовал в качестве языка математические символы. Он заговорил на еще более сложном и абстрактном языке, почти непонятном, приписывая кибернетическо-математической символике новые значения. Если бы комиссия узнала об этом, проект был бы немедленно прекращен. И это после нескольких лет напряженной работы. Гленду нужно было найти и разорвать случайно образовавшиеся в мозгу логические связи. Но одновременно открывалась хорошая возможность контролировать общее состояние мозга, его равновесие, обращаясь именно к нему, а не к машине. Подумав, Гленд решил скрыть свое открытие. Позже он сделал дешифратор, переводящий математику на человеческий язык и на голос. Он подключал его к "Малышу" и разговаривал с ним, когда никого не было поблизости. Собственно, разговором это назвать было нельзя. Удавалось понимать только элементарные вопросы, и Гленд был уверен, что у "Малыша" других вопросов не может быть.

– Что-то не вижу радости,- говорил Апджон, подходя и профессионально улыбаясь.И это после полной победы!

Гленд не ответил, не заметил протянутой руки.

– А где "Малыш"?
– продолжал, не смущаясь, Апджон.
– Не вижу его контейнера.

– Это тот самый железный ящик, куда посадили малютку, как вы говорили в свое время?
– съехидничал Гленд.- Так его уже погрузили.

– Я вижу, что мое присутствие не поднимает вам настроения, профессор. Но я здесь по долгу службы как член комиссии Совета. Я должен проследить за погрузкой и опечатать отсек с "Малышом".

– Ну, да. Понимаю...

– Послушайте, Гленд. Мне очень жаль, что вы так предвзято ко мне относитесь. Я ничего не имею против вас лично, но я принципиальный противник вашего проекта. Понимаете, человеку позволено многое, очень многое, но не все! Потому что он - не господь бог. Мы не можем ломать самих себя. Сломать легче всего, а что потом?

– Я не просто ломаю, я строю. Кроме того, кто для нас установил, что человеку дозволено, а что нет?

– Я твердо уверен, что нет такой цели, ради которой можно было бы искажать человеческое сознание настолько, что это граничит с убийством. Поймите, что человек - сам великая цель, а не средство.

– Демагогия! Такая великая цель есть, эта цель - знание. Для цивилизации знание - это вопрос развития, существования, вопрос расширения жизненной сферы. В настоящее время высшим выражением знания является Контакт. Это такое эпохальное чрезвычайное событие, которое оправдывает чрезвычайные меры. Наша культура должна выйти из исторической изоляции, от этого зависит ее дальнейшее существование. Замкнутая система обречена на умирание. Кто-то сказал, что одинокая культура - это одинокий игрок, склонный обращаться к шаблонной

стратегии. А всякие шаблоны смертельно опасны, когда ситуация резко меняется, потому что мешают выжить.

– Вы, наверное, знаете, что я являюсь поклонником древнегреческой цивилизации. В то время она была единственным центром культуры в море варварства и поэтому пребывала в изоляции. Однако достигла поразительных успехов в науке и искусстве. Но главным следствием их культуры явилось то, что они добились гармонии во всем: между телом и духом, человеком и природой, между собой, между гражданином и обществом. Они первые поняли, что человек - это центр вселенной, а все остальное только сопрягается с ним, что для достижения совершенства необходимо найти правильные пропорции в нем и в том, что его окружает, что не нужно ничего ломать и выходить за пределы, ибо это - принцип саморазрушения. Они имели гениальные образцы мудрости и искусства и стремились подражать им, а не исправлять. Они искали гармонию в том, что имели, и находили ее.

– Эти самые ваши гармоничные греки... Что такое?
– Что-то мягкое ткнулось Гленду в колени и лизнуло руку.

Ласковые влажные глаза собаки смотрели на него. Пес всем своим видом показывал, что рад встрече и непрочь поиграть. Пес в космопорту? Это было тем более странно, что собаки стали большой редкостью.

– Откуда он здесь? Охрана, убрать...

– Его нельзя обижать, это пес начальника космодрома. Он стоит целое состояние,- из-под руки Гленда выскочил уродливый человечек.Он может гулять, где хочет. Я слежу за ним, вот удостоверение.

Гленд машинально взял удостоверение, но, не дочитав, с омерзением отбросил. Рассвирепев, он схватил человека за шиворот и поднял его в воздух.

– Нельзя, вот... Хр-р...- человечек захрипел и забил ногами.

– Охрана! Куда вы смотрите?
– загремел голос Апджона.

Охранники спешили на помощь. Гленд бросил им на руки человечка, как мешок. Рабочие, наблюдавшие сцену, засмеялись. Гленд покраснел, повернулся и зашагал прочь. Черный ласковый пес, скользнув гибким телом между ног, пропал, словно не было. Апджон догнал Гленда и пошел рядом.

– Эти самые ваши гармоничные греки,продолжал Гленд,- всю жизнь воевали друг с другом. Они сожгли свою самую большую библиотеку и самый красивый храм. Отравили Сократа, великий мозг своего времени. Жили за счет рабов, добывавших им серебро в копях. Какая тут гармония?

– И все-таки они заложили фундамент нашей цивилизации, начали наши науки и искусства. Изобрели такое понятие, как право выбора. До них люди не имели об этом понятия. Душа человека...

– Опять вы о душе! Вам надо быть священником, а не ученым. Вам никогда не казалось, что вы ошиблись в выборе профессии?

– Мне кажется, что всем нам, занимающимся наукой и политикой, надлежит быть более человечными.

Они остановились и замолчали. Гленд почувствовал, что кто-то тянет его за рукав.

– Дядя, не видел собаки? Куда она девалась? Меня выгонят...- канючил тот же уродец, размазывая слезы по лицу.

Увидев, как искажается лицо Гленда, испугался и исчез. Некоторое время стояли молча.

– И еще я думаю,- сказал Апджон,- что всякая обида, нанесенная нами, всякое зло, вольное или невольное, обернется в будущем еще большим злом.