Повести и рассказы

Бианки Виталий Валентинович

В глаза охотнику с головокружительной быстротой неслась земля; волки, казалось, чуть ползут по ней.

Учитывая скорость несущей его по воздуху машины, опытный стрелок взял прицел много позади волчьего хвоста.

Мелкая картечь подняла с земли быстрое облачко пыли, в облачке взметнулся зверь — и всё исчезло из глаз охотника: самолет промчался вперед.

Когда летчик развернулся и пошел назад, охотник увидал: один волк лежит белым брюхом вверх, другой на махах, напрягая все силы, уходит к реке — к спасительным камням.

Но что отчаянный бег зверя в сравнении со скоростью

даже простенькой летательной машины!

Самолет стремительно догонял волка.

Охотник выстрелил.

Зверь на бегу перевернулся через голову, рухнул на бок.

Промчавшись над ним, самолет начал набирать высоту.

Охотник перезарядил ружье, положил его на колени, потом достал из сумки планшетку, вытащил из нее подробную карту местности и красным карандашом поставил на ней жирный крест и цифру 2 в скобках, в той точке, где остались лежать убитые волки: сюда пошлет он грузовик подобрать добычу.

Убрал карту. Вырвал из блокнота верхний листок, скомкал его. Задумавшись, вытянул руку — бросил бумажку за борт.

Сильно рвануло ветром. Отодвинуло рукав, обнажило руку. Но охотник не взглянул на старый шрам: было не до воспоминаний. Он думал о будущем: как приспособить ПО-2 для охоты.

«Трость эта с блокнотом — кустарщина! Телефончик надо на голову летчику и стрелку. С наушниками, — чтобы могли переговариваться, не выключая мотора. На нижних крыльях самолета люльки оборудовать для охотников. Стрелять будет куда сподручнее. Охотавиация специально займется истреблением волков. Это просто, особенно зимой. Пора, пора подумать о поголовном их уничтожении!»

«Однако, — спохватился охотник, — что это там впереди мелькает серое — меж двух колков?»

И он опять схватился за бинокль.

В этот день охотник убил с воздуха семнадцать волков.

1950 г.

НАД ЗЕМЛЕЙ

Автомобиль мчал нас за город — на аэродром. Покачиваясь на мягком сиденье, мы молчали. И мне и моему спутнику первый раз в жизни предстояла подняться на воздух, — и каждый из нас был погружен в свои мысли.

Я думал: «…Мчаться по воздуху, чтобы дух захватило! Чтобы небо крутилось и земля убегала назад. Чтобы всё неподвижное ожило, леса сорвались и горы сдвинулись с мест. Какое высокое наслаждение — летать! И видеть с высоты как на ладошке всё, что бегает, ползает, копошится на земле… Всё сразу видеть…»

Торжественное настроение охватило меня. И я, обращаясь к своему спутнику — к человеку, который сейчас разделит со мной радость первого полета над родной землей, — проникновенным голосом сказал:

— Профессор, дорогой Виктор Степанович, о чем вы думаете в эти минуты?

Профессор мотнул бородкой, поднял на меня задумчивые глаза.

— Я думаю, — сказал он медленно, — о песьей масти.

— Как? —

переспросил я, ничего не поняв от неожиданности.

— О собачьей масти, — повторил Виктор Степанович. — Здесь, в Челябинской области, великолепная охота на уток и гусей. Вот я и думаю: какая собачья масть лучше всего подойдет для этой охоты? Вы как считаете? А?

— Зеленая! — буркнул я сердито. Вся торжественность минуты мигом испарилась от такого вопроса.

Профессор даже не улыбнулся.

— Зеленая, конечно, была бы идеальной, — согласился он всё так же задумчиво. — «Защитный» цвет — под траву, камыши. Вот и горе, что до сих пор не вывели зеленых собак.

— Так возьмите да выкрасьте, — злился я.

— Постойте, вы серьезно мне скажите. Я думаю, бурая или кофейная. Под цвет земли. А? Как вы полагаете?

Я вздохнул: раз уже профессор всерьез задался каким-нибудь вопросом, ни о чем другом с ним не поговоришь.

— Кофейной масти мой Джим, — уныло ответил я. — А теперь я завел себе Боя в пегой рубашке: большие черные заплаты на белом да еще желтые пятна на морде и лапах. И могу вас заверить: кофейного Джима утка издали замечает, а пегого Боя — нет.

— Ну, ну, ну! — замахал рукой профессор. — Простите, но ведь это же абсурд! Белые пятна на черном! На фоне зеленой, желтой травы и листвы, на бурой земле — всюду белый цвет самый броский. Не станете же вы на утиные засидки надевать белый балахон?

— Это другое дело.

— Нет, позвольте: почему же другое? Речь идет о наиболее незаметной окраске. Посмотрите, птицы: гуси — серые, утки — серые.

— А нырок-гоголь? Он черный с белым. А сорока-белобока?

— Что ж, исключения только подтверждают правило. Давайте рассуждать логически. Мое положение: чтобы собака не была издали заметна птице, надо, чтобы ее масть подходила под цвет окружающей обстановки. Белый и черный цвет всего заметней на фоне зелени и земли. Теперь ваши доказательства. Ну-с?

Я был приперт к стене. На основании опыта я был уверен в своей правоте, но доказательств у меня не было никаких. Почему, правда, птицы издали не замечают моего Боя?

И я очень обрадовался, что как раз тут шофер остановил машину и объявил: «Приехали!»

«Ну, теперь будет не до спора, — облегченно подумал я, — забудется».

Мы вышли из автомобиля.

Среди грязноватого от осенних дождей поля — маяк: простой деревянный барак с флагом. Невдалеке от него стоят три маленьких самолета в чехлах.

Летчик встретил нас у крыльца барака. Он еще совсем молодой, высокий, красивый. И с такими спокойно-внимательными глазами, что — скинь он форму, — я наверно бы принял его за врача.

— Полуянов, — отрекомендовался он, по очереди подавая нам свою громадную руку. — В первый раз летите?

И он объяснил нам правила поведения воздушных пассажиров.

Механик с рабочим возились около среднего самолета, сняли с него чехол, проверили работу мотора.

Я подошел к аппарату.

Небольшая деревянная рыбина с крыльями непрочностью своей напомнила мне змея, что клеили мы в детстве из лучины, перетягивали тонкими веревочками. Казалось, сядешь в эту легкую построечку, — она затрещит по всем швам.