Повести и рассказы
Шрифт:
Поужинали всухомятку.
Наконец наступила ночь. Черная, прохладная, настоящая августовская ночь с Млечным Путем и падающими звездами — всё как полагается.
Мы разожгли костер и засели в кустах, шагах в пяти друг от друга. Кузя левее, я правее.
Сушняк пылает ярко; поблизости каждая кочечка, каждая мшинка на ней видна. Но я нарочно отвернулся, стал смотреть на лес позади: какой он при огне? Ведь сразу куропатки не придут же. Кузя говорил — другой раз часами ждет.
Вдруг слышу сзади тихонько так:
— Эрр-рэк-кэк, ор! Го-кок-ко!.. Гау!
Быстро оборачиваюсь: идут!
Гуськом идут. Одна, другая, третья…
Не успел сосчитать — ббах! — слева.
Дернул-таки Кузя из своей берданы! Не выдержал!
Одна куропатка упала. Остальные, конечно, сорвались и с треском и лаем в один миг исчезли в темноте.
— Спятил! — кричу на Кузьку. — Котлету из тебя сделаю!
Только сучья по лесу затрещали: удрал Кузя.
Не гнаться же за ним в темноте!
Подобрал я убитую куропатку и тут же решил, что Кузьке ее не отдам: пускай чувствует! Раскидал костер, огонь затоптал. А что больше делать? Второй раз куропатки не придут — не дуры.
Хорошо, что Кузька на другой день не попадался мне на глаза: злой я ходил, ух! Подумать только: теперь уж я, может быть, знал бы такую интересную тайну ночного леса! Первый на всем свете узнал бы ее!
Мысль, зачем приходят куропатки к костру, всё не выходила у меня из головы. Наконец, я решился пойти один на болото — караулить.
Три дня выждал, чтобы куропатки забыли, как Кузя по ним грохнул, и пошел на то же место.
Всё так же сделал, как тогда. Забрался в кусты и жду.
Не очень-то весело одному в лесу черной осенней ночью. Я зарядил ружье разрывной пулей: не от страха, конечно, а мало ли что может случиться? Может, медведь из лесу выйдет. Что же мне, — шапкой от него отбиваться?
Долго я сидел — ждал. Закоченел совсем.
«Пойду, — решил. — Всё равно толку никакого не будет».
Взглянул подальше, где уже свет от костра слабее.
Что там такое?
Чьи-то большие желтые меховые туфли передвигаются между кочками! Крадутся к костру…
А ног не видно.
Я, конечно, нисколько не струсил. Присмотрелся — а это белые куропатки идут! От костра они желтыми кажутся.
Впереди, видно, старый куропач идет, папаша: большой очень, краснобровый. Сзади маленькие поспевают.
Папаша влез на кочку, головку назад повернул и говорит так вполголоса:
— Эрр-рэк-кэк-кэк, вор!
Потом какие-то звуки, вроде слов:
— Ковар-рство, ковар-рство, гау!
Из темноты в ответ ему мяукнуло:
— Ми-у! Ми-у! — очень нежно. Наверно, самочка. И тут из-за кочек выскочило всё семейство, штук пятнадцать. Куропач прыгнул с кочки, пошел к костру, и все за ним гуськом. А он опять:
— Ковар-рство! Ковар-рство! Вор! Я подумал: «Улетят сейчас!» Вдруг — ббах! И нет куропаток…
Что такое? Кто это? Не сразу даже сообразил, что сам же и выстрелил.
И даже одной куропатки мне не досталось, как после Кузиного выстрела. Ведь я пулей саданул и промазал, конечно. Орнитолух…
Так до сих пор и не знаю, что куропатки делают ночью у костра. А как хотелось бы знать!
Может, у кого из вас хватит выдержки подсмотреть? А, ребята?
1940 г.
ЗАЯЦ-ВСЕЗНАЕЦ
Пришли
— А мы до тебя с делом. Как есть ты человек ученый, каждую животную по имени знаешь, верно, и нам пособить можешь.
— А что такое? — спрашиваю.
Молодой усмехнулся, говорит:
— Сказать стыдно. Заяц нас забижает. Каждый день в колхозном огороде, одной капусты сколько потравил. Здоровый русачина.
— Так застрелите его.
— То-то вот и есть, что не дается никак. Уж мы его и с собаками имали, и самострел ладили — нет на него погибели! Видеть — видим, а взять — вот поди ты: как сквозь землю уходит! Уж девки над нами смеются — срам и срам.
— Искушение!.. — забормотал старик. — Хоть попа с кадилом зови. Намедни шли мы с поля, а он как порскнет из-под ног! Я в его топором, сам поскользнулся да в яму — ух! Весь в грязи вылез, ребята зубы скалят. А он сгинул, как не бывало.
— Чепуха какая! — сказал я. — Заяц как заяц. Чем топором швыряться, вы бы его из ружья ахнули: никуда бы не ушел!
— Пробовали и с ружья, — сказал молодой. — Видали ведь мы зайцев, сами охотники. Уж как хотите, а этот русак не простой. И ловушки знает, и ружье знает, и собаку со своего следу сбить знает. Прямо сказать — заяц-всезнаец. Поди сам спытай, коли не веришь.
— Приходи, сделай милость, — сказал старик. — Может, и повезет тебе счастье. За тем и пришли до тебя.
— Конечно, завтра же буду у вас. Только одно: я убью вашего русака, а вы скажете — не тот.
— Не-е, — протянул молодой и поглядел на старика, — этому не бывать. Скажи-ка им, дядя.
— Что еще? — удивился я.
— А то… — начал старик и запнулся. — Того… Ты, может, за глупых нас посчитаешь. Да уж всё одно: придешь, своими глазами увидишь. У того русака на спине деревянная ручка приделана.
Я чуть не прыснул со смеху.
— Ну, дядя, хватил! Уж если ручка приделана, так остается, как говорится, выкрасить да выбросить вашего русака, и дело с концом.
Старик ничего не сказал, даже не улыбнулся. Молодой осклабился и проговорил как бы с извинением:
— Самим не верко, да вот приходи давай, поглядишь. Может, по-вашему, по-ученому, оно и просто объяснить.
Завернули еще по цигарке, простились и ушли.
Задумался я. Вижу, дело серьезное, и взяться за него надо немедленно. И не в том беда, что заяц немножко капусты колхозной попортит, а в том, что вокруг него тайна: «ручка» какая-то на спине и эта непонятная способность уходить от ружей, собак и ловушек. Где темная тайна, там быстро растут шепотки да слухи и вырастают глупые суеверия. В памяти деревни пробуждается старый мир, леса и болота, населенные животными-оборотнями, лешие, водяные и всякая нежить. И вон уж — про попа с кадилом поминал старик.