Повести и рассказы
Шрифт:
— Жену его и ребят не трогать!
— Только самого.
— А с ним как?
— Прикончить — и дело с концом?..
— Нет, не надо.
— А как же?
— Чорбаджию предоставьте мне, — властно промолвил Славчо.
Пошептавшись еще немного в темноте, дружина двинулась дальше. Впереди шел Славчо, рядом с ним — Вылкана. За ними — трое остальных.
На спящем небе тихо мигали звезды. Вся природа уже предалась покою. Вокруг таинственными безмолвными чудищами высились темные силуэты ореховых и других деревьев.
Улица совершенно обезлюдела.
Слышались только шаги пятерых.
Минут через десять дружина остановилась у ограды Недю. Став ногой на плечо товарища, Найден ловко переметнулся к чорбаджии во двор.
Утром
Разнесся слух, что разбойники увели в лес чорбаджи Недю, — прямо из постели вытащили в чем был!
Никто не сомневался, что это дело рук Славчо.
Жители села искренно, от всей души радовались тому, что Славчо избавил их от мироеда.
Но что теперь будет? Как бы не нагрянули опять запти, не начали хватать, допрашивать, пускать по миру!
Час от часу в Бели-Меле росли тревога и страх.
Они достигли высшей точки, когда жители окончательно убедились, что не кто другой, а именно Славчо был ночью со своей дружиной у них на селе.
За селом, на берегу Огосты, оказался сдвинутым один из больших камней; под ним обнаружена только что вырытая глубокая ямка, а на куче выкинутой земли — рассыпанные меджидии и несколько лир.
Значит, вот где была закопана видинская казна, и только нынче ночью Славчо откопал ее!
Домочадцы Недю оглашали дом душераздирающим плачем.
Но плакали только в этом доме.
Всюду на селе исчезновение Недю вызвало живую радость.
— Уж коли попал в руки Славчо, живым не уйдет, — говорили селяне.
— Наконец-то! Так ему и надо. Поделом.
— Дай бог побольше сил таким юнакам, как Славчо. За что ни возьмется — в грязь лицом не ударит, молодец!
— Недю и впрямь зверь — хуже турка; Славчо его одного убрал, да это лучше, чем десятерых турок…
Эти и другие жестокие выражения злорадства не сулили чорбаджи Недю ничего хорошего…
Прошло довольно много времени, а судьба его оставалась неизвестной.
Сельский староста Бели-Мела сообщил об исчезновении Недю в Берковицу; опять приезжали запти, допрашивали, делали обыски и на селе и в окрестностях, но никаких следов пропавшего так и не обнаружили.
Наконец власти махнули рукой и прекратили розыски.
— Из-за паршивого гяура не стоит трудиться, — решили они.
В Петков день белимельцы вышли на гулянье.
На просторной площади перед домом Недю кружилось хоро — пестрая вереница девчат и молодок, парней и холостых мужчин, разодетых, нарядных. Наигрывали две волынки, и веселью белимельского молодого поколения не было границ.
Помимо танцующих, внутри круга и вне его толкалось множество любопытных, собравшихся поглазеть на разрумяненных пляской и ощущением счастья красивых девушек.
А на синем небе весело сияло солнце и, словно по весне, лило на землю свои благодатные, животворные лучи, рождая жизнерадостный трепет во всем, что способно их чувствовать, видеть, вбирать. Высокие вершины Стара-планины, тонущие в небесной лазури либо увенчанные серебристо-ватными облаками, резко обозначали на небосклоне свой величавый профиль. Поляны на горных склонах и седловинах, уже пожелтевшие, предавались страстной неге, обнаженные и вольные под сладостным сиянием чудного осеннего солнца. Ближе, у подножья Балкан, громоздились менее высокие хребты и кряжи с темно-зелеными грабовыми лесами, ярко позолоченными солнцем. Подернутые таинственной эфирно-прозрачной дымкой, они являли волшебную туманную картину. К северу от села голые холмы и пустынные высоты глядели в его сторону молчаливо, — можно сказать, печально: не зная шума и тени хотя бы маленького лесочка, они, словно лишенные наследства, с завистью смотрели на роскошные одежды, которыми покрыты другие. Ни малейшего трепета жизни. Только жалкая отара овец еле заметно ползала там, похожая скорей на камни.
А большое хоро перед домом чорбаджи Недю качалось все живей, веселей, опьяненней. Волынки умолкли, и хоровод движется под ритм песни. Девушки поют дружно, с увлечением: это новая песня, и каждому понятен ее смысл. И каждому она по нраву. Да, это была новая песня. Вот она:
Как раным-рано Вылкана, В Георгиев день на зорьке Широкий двор подметала, В синие горы глядела, Такие слова говорила: «Видано ль, слыхано ль чудо, Чтоб девушке стать воеводой, Водить за собою войско В семьдесят храбрых юнаков, Семьдесят семь удалых». Вылкана водит дружину По чаще лесной, зеленой, Под буковой сенью густою, У той ли воды студеной. Молвила Славчу Вылкана: — Ну-ка ответь мне, Славчо, Верный мой знаменосец, Правду скажи без утайки. Что серчают мои юнаки, А мне не скажут ни слова? Ответил Славчо Вылкане: — Вылкана, эй, молодица, Коль хочешь ты знать, послушай, Скажу я тебе всю правду, — Скрывать ничего не стану. Вечор собрались юнаки, Друг другу так говорили: «Зачем нам такой воевода? Не женское это дело: Рубить, не ведая страха. Казнить врагов окаянных. Не надо нам баб в воеводы». Сказала Славчу Вылкана: — Верный мой знаменосец, В той вон глубокой яме Сидит окаянный Недю, Душегуб, мироед проклятый. Семь уж годов минуло, Восьмой наступил недавно, Как Недю гниет в той яме, Закован в тяжкие цепи. Вытащи Недю оттуда, Приведи сюда душегуба, Проклятого мироеда. Пускай юнаки посмотрят, Умеет ли их Вылкана Душманов рубить окаянных, Способна ли быть воеводой…Вдруг пенье оборвалось; пляшущие пришли в замешательство. Что-то произошло. Взгляды всех устремились на семь плясунов, вступивших в круг. Это были такие же крестьяне, но среди них выделялся какой-то великан и рядом с ним один безусый.
— Славчо! — пронеслось в толпе.
— Вылкана! — зашептали всюду.
— И дружина Славчова здесь! — послышались восклицания. Хоро остановилось, но не разомкнулось. Ни один парень, ни одна девушка не решились первыми выйти из круга. Но растерянность длилась только мгновенье.
Тотчас же хоро снова качнулось, снова зазвучала песня, — полилась к своей кровавой развязке.
К девичьим голосам присоединился и звучный голос Вылканы; он выделялся среди остальных, превосходя их своей силой.
И хоро закружилось еще неистовей, в еще более безудержном веселье.
Теперь взгляды всех присутствующих, как очарованные, были прикованы к легендарной дружине. Крестьяне просто диву давались, каким не женски строгим и суровым стало лицо Вылканы, которую совсем нельзя было узнать в мужской одежде, с торчащей из-за пояса рукоятью слоновой кости от длинного ятагана, с парой пистолетов в кобурах.