Повести и рассказы
Шрифт:
— Ишь какая ладная в этом наряде! — говорили крестьяне.
А девушки? А молодки? В эту минуту среди них не было ни одной, которая втайне не завидовала бы Вылкане, всем сердцем желая быть на ее месте.
Наконец, хоро кончилось: плясуны валились с ног от усталости.
Все сбежались к Славчо и Вылкане. Крестьяне образовали вокруг дружины непроходимую стену; каждый старался прежде другого пожать героям руку, приветствовать их. Появились кружки с вином: гайдуки стали чокаться с крестьянами, брататься с ними…
Все забыли об опасности, все отдались непринужденному братскому ликованью, чуждому всякого стеснения и страха.
Крестьяне совсем потеряли голову. Их охватило какое-то опьянение, вызванное не столько вином, — женщины вообще не пили его, — сколько необъяснимой, детской, беззаветной радостью по поводу этой неожиданной и в то же время опасной встречи.
О предательстве, о том, что кто-то может сообщить про нее туркам, никому и в голову не приходило. Как же это возможно?! Казалось, раз больше нет чорбаджи Недю, на селе исчезли все злые мысли, все нечистые намерения. Уничтожен Недю — уничтожено зло… К тому же, когда они и в глаза не видали Славчо, турки все равно без всякой вины вязали, угоняли из села, мучили их… И тогда, не будь Недю, кому пришло бы в голову доносить правительству, клеветать на того, на другого? Одним словом, крестьяне имели полное основание не дрожать перед призраком предательства и веселились, не думая ни о чем.
Только домочадцы Недю были в отчаянии.
— Братцы и сестрицы! — заговорил, наконец, Славчо. — Славную песню придумали вы. По сердцу она юнакам. Но вот что я вам скажу: не все в ней правда!
— Коли что не так, поправь нас, Славчо! — закричали девушки.
— Верно, верно. Пришли к нам в гости — расскажите все как есть, — зашумели мужики.
— Я скажу, — заговорила Вылкана. — Воевода — не я, а Славчо!
Девушки переглянулись в недоумении: ежели Вылкана не воевода, значит и песня ни к чему… Это их очень смутило.
— Не губить же песню! — решительно возразили они, громко и весело смеясь.
— Песня хороша как есть, — подтвердили другие.
— Да и мне она по сердцу, — подхватил Славчо. — Только конец надо маленько поправить.
— Как? Как?
— То место, где про Недю говорится, будто его закололи…
— А его повесили, что ли? — раздались голоса.
— И не повесили…
— Ну так в «яму» упрятали?
— И не в «яме» он.
— Довольно того, что околел. Это для нас важней всего, — отозвались крестьяне.
— Недю жив, — возразил Славчо.
Эти слова произвели на всех неприятное впечатление.
— Жив?!
— Неужели жив?
— Значит, удрал?
— Так где ж он теперь?
Такие вопросы посыпались дождем. Славчо пошептался о чем-то с товарищами. Потом повернулся к крестьянам и сказал:
— Не бойтесь: Недю в наших руках!
— Держите его? Ну, слава богу!
— Крепко держим. И теперь спрашиваем вас, что с ним делать? Не мы, а вы больше всего страдали от Недю… Говорите, говорите, братцы, как нам его наказать?
Крестьяне стали перешептываться.
В этот миг окружавшая гайдуков толпа под каким-то сильным напором раздалась. Многие обернулись, чтобы увидеть, в чем дело.
— Не пускайте ее! — послышались голоса.
— Назад, назад!
— Чего она тут визжит, как дудка червивая!
Гнев толпы на ту, что продиралась вперед, нарастал.
Славчо, голова которого возвышалась над головами всех остальных, увидел, в чем дело.
— Недювица идет, что ли? — спросил он.
— Она самая!
— Гоните ее в шею! — опять закричали крестьяне.
— Не с добром пришла! Ишь как глаза вытаращила! — слышалось отовсюду.
— Эй, чего тебе тут надо? — спрашивал один.
— Назад! — кричал другой.
— Славчо, Славчо! Пусти меня к себе! — отчаянно завопила Недювица, не уступая тем, кто ее выталкивал.
Славчо махнул ей рукой, Вылкана тоже.
— Пускай подойдет, — сказали они.
После этого толпа расступилась перед женщиной. Это в самом деле была жена Недю.
— Ну, чего тебе надо? — строго спросил Славчо.
— Знаем, чего ей хочется. А только уйдет несолоно хлебавши.
— Пускай поплачет, как народ от ее муженька плакал. Бог правду видит, — послышались другие голоса.
Но вскоре воцарилось молчание.
Еще молодая, но страшно бледная, с упавшим на плечи платком, вся в слезах, Недювица подошла ближе.
Упала на землю, обняла Славчо колени.
— Отпусти, отпусти его, Славчо! Заставь за себя бога молить, прошу тебя, Славчо…
И продолжала плакать.
Воцарилась тишина. Крестьяне не сводили глаз с Недювицы, которая валялась на земле, в ногах у воеводы. Кто поверил бы три месяца назад, что спесивая жена чорбаджи Недю будет целовать следы ног гайдука Славчо? Но удивительное дело! Ожесточенье толпы вдруг пошло на убыль. Картина унижения и такого глубокого отчаяния пробудила в душах присутствующих какое-то новое, более доброе чувство, вытеснившее недавнюю ненависть. Их тронуло горе Недювицы, которая в конце концов вовсе перед ними не грешна и ни в чем не повинна.
— Ишь горемычная! — заговорили в толпе.
И тотчас, словно по молчаливому уговору, раздалось множество голосов, обращенных к воеводе:
— Воевода, воевода, пощади Недю. Просим тебя!
— Отпусти, отпусти его!
— Пусть вернется и знает, что по нашей милости жив остался.
— Мы ему прощаем!
Просьбы о помиловании и прощении неслись со всех сторон. Чувство человечности взяло верх: никто из присутствующих не потребовал смерти.
— Ладно! — согласился Славчо.