Повести об удачах великих неудачников

Был конец августовского дня 1669 года. Солнце спешило

к западу.

Истомленные зноем деревья университетского сада напрасно ожидали прохлады. Отягощенные сливами ветви клонились к земле, как бы прося избавить их от непосильного груза. Густая, высокая, давно не кошенная трава заполонила весь сад.

Тишину нарушало только хлопотливое щебетание воробьев, озабоченно перелетавших с дерева на дерево. Наконец воробьи как будто нашли то, что им было нужно. Стая опустилась на высокое развесистое дерево.

Из густой травы под деревом осторожно поднялся студент. Всмотревшись в листву, он размахнулся и бросил камень. Один воробей упал в траву, вся стая с гомоном улетела.

Студент поднял большого жирного воробья.

— Эх ты, бедняга, — сказал он, заботливо заворачивая его в тряпицу.

Но едва успел сунуть птицу в карман, как его схватили два здоровенных молодца. Это были садовые сторожа.

— Вы что, не знаете разве, что сбивать сливы воспрещается? — сказал один из сторожей.

— Придется вас доставить к господину инспектору, — добавил другой.

Студент стоял, ошеломленный неожиданным появлением сторожей. Он знал, что сопротивление бесполезно, и решил освободиться другим путем.

— Два су, — сказал он коротко.

— Маловато, господин Папен, — колеблясь, заметил сторож.

— Хорошо, по два су на брата…

— Это ближе к делу, давайте деньги.

— Да вытряхните сливы, что у вас в кармане, — добавил второй.

Сторожа очень удивились, когда из вывернутого кармана их пленника выпал только что убитый воробей.

— Вот чудак, — сказал второй, помоложе, глядя вслед удалявшемуся студенту. — Паштет он думал из него сделать, что ли? Небось таким завтраком сыт не будешь.

— Ничего ты не понимаешь, — ответил старший. — Среди господ студентов развелось немало чернокнижников. Они колдуют на внутренностях разных пичуг.

— С нами Иисус и дева Мария!

— А ты что думал? Они все такие. Раньше за это жгли на кострах, а теперь нет никакой острастки, вот они и развелись, чернокнижники.

Тем временем Папен успел припрятать своего воробья. Он и впрямь хотел вскрыть его, но не ради колдовства, а чтобы проверить только что прочитанное описание внутренних органов птицы.

Стараясь не попадаться на глаза надзирателям, Папен пробирался теперь темными и гулкими коридорами Анжерского университета.

Мертвая тишина царила в старинном здании. Редкие звуки проникали за каменную толщу стен. Было холодно и сыро. Свет едва пробивался сквозь мутные цветные стекла.

В университете заканчивались выпускные экзамены. Последние студенты защищали свои диссертации. Уже почти два месяца тянутся испытания, и молодые люди выступают перед советом профессоров. Их ответы должны доказать, что выпускники вполне постигли университетские науки.

На возвышении сидят профессора, похожие в своих черных мантиях на нахохлившихся воронов. Огромные парики на их головах, точно вековою пылью, покрыты толстым слоем пудры. Самому младшему из ученых мужей далеко за пятьдесят. Одни не в силах совладать со старческой сонливостью: они прикрыли руками глаза и мирно спят. Другие, приставив ладони к ушам, вслушиваются в речи студентов, произносимые на латинском языке…

Темы диссертаций давно известны профессорам. Из года в год они одни и те же. Они не зависят от специальности, избранной студентом. Большинство диссертаций состоит из тщательного исследования каких-либо тонкостей богословских текстов или трудов Аристотеля. Аристотелево учение

о мире, несмотря на двухтысячелетнюю давность, почиталось здесь единственной основой истинной науки, и никому не разрешалось заглядывать за его границы, а тем более критиковать его.

Медикам приходилось изучать организм человека и вообще все естествознание не на основании практического исследования, а лишь по трудам этого древнегреческого мыслителя. Между тем суждения его часто были далеки от истины. Он, например, утверждал, что сердце является центром нервной деятельности организма, что печень — орган, питающий тело кровью, и немало других несуразных вещей. И Дени Папену — студенту медицинского факультета — пришлось в течение семи лет зубрить эти отжившие премудрости.

Дени не верил в университетскую науку. Он перестал интересоваться ею еще в первые годы ученья, но оставался в стенах университета, подчиняясь воле отца, пославшего его в Анжер для получения звания врача.

В тот день, когда начался наш рассказ, Дени успешно защитил свою выпускную диссертацию. Теперь ему предстояло вернуться в родное Блуа, показать отцу лекарский диплом и начать свою работу.

С ужасом думал Дени о предстоящей ему медицинской карьере. Он все настойчивее искал способов избавиться от нее, чтобы посвятить себя любимой физике. Но каждый раз, когда казалось, что выход найден, вспоминались слова отца, сказанные в напутствие перед отъездом Дени в Анжер.

Вот что говорил старый интендант:

— В свое время науки не доставили мне особенных хлопот, но вам придется поломать над ними голову. Настают новые времена. В Париже у меня не осталось влиятельных друзей, которым я мог бы вас поручить. Боюсь, что рекомендаций оставшихся знакомых недостаточно для того, чтобы проникнуть ко двору. Я не могу вам передать ни титула, ни наследственной военной славы. Советовал бы вам заняться науками. Они входят в моду. Короли любят делать вид, что покровительствуют наукам. А так как ни монархи, ни их приближенные ни аза не смыслят в том, что делают господа ученые, то им всегда можно всучить рукопись, которая ни гроша не стоит, но будет оплачена чистым золотом. Однако и здесь нужно сделать поправку: короли лишь тогда имеют возможность покровительствовать наукам, когда у них есть деньги, а это бывает не так уж часто. Поэтому из наук я предпочел бы наиболее верную — врачевание. Не потому, что человечество нуждается в услугах медика, — о нет! Но из всех ученых только врачи и астрологи могут достичь королевской спальни. А где, если не там, решаются судьбы Франции? Научившись владеть клизмой, вы станете нужным человеком, разбогатеете и, стало быть, сможете даже влиять на судьбы Франции! Разве не зависит судьба государства от состояния королевского желудка?

Теперь, уезжая из университета с лекарским дипломом в кармане, Дени вспомнил это отеческое наставление.

Из Блуа приехала большая отцовская карета, чтобы отвезти Дени домой. Когда захлопнулась ее дверца и со стуком поднялась подножка, Дени показалось, что за ним навсегда закрылась дверь в свободную жизнь. Неуклюжий экипаж, громыхая окованными колесами, покатил по улицам Анжера. Дени с жадностью смотрел в последний раз на дома и мрачные стены старинного собора.

Скоро стали видны только восемнадцать башен старинного замка, орлиным гнездом нависшего над острыми черепичными крышами города. Этот замок на вершине холма господствует над Анжером. Его башни видны издалека. Черными пальцами тянутся они к голубому небу, напоминая о недалеком прошлом, когда герцоги анжуйские [1] управляли отсюда принадлежавшей им провинцией.