Повести рассказы. Стихотворения. Поэмы. Драмы
Шрифт:
Антоша вспотел и раскраснелся от борща и хозяйственных забот. На его белом лбу густо проступил пот, а глаза посоловели.
Он знал все, что происходило в селе. У него было не меньше десятка детей от сельских дивчат, и не раз он мерился силой с самыми крепкими парубками, несмотря на офицерский чин.
– Все они таковы! – сердито вздохнула Софья Петровна и погладила таксу, сидевшую возле нее на стуле с важно выпяченной рыжей грудью, похожей на жилет.
– Вы придираетесь, дети мои,- благодушно отозвался Аркадий Петрович, кончая с борщом.- У мужика есть свои потребности,
Он был в прекрасном настроении после сегодняшнего схода.
– Безусловно, мне кажется, что отец…
Лида снова благосклонно наклонила головку мадонны и кисло растянула широкие бледные губы.
Но тут Антоша рассердился. Вечно эта Лида! Ее напели, как граммофонную пластинку, либеральные студенты, и она повторяет всякую чушь…
– Мужик останется мужиком, что ни говорите… Ты его медом, а он…
Отставной адмирал («броненосец», как он себя называл) почуял опасность от такого разговора. И пока Савка, ловко двигая руками в белых перчатках, собирал тарелки у господ и у собак, он начал рассказывать свой второй сон.
Он будто был в концерте. Это была музыка новых поколений, неслыханные сочетания звуков, нечто такое, перед чем Бах, Гайдн и Бетховен – пигмеи.
Антоше стало скучно. Он уже наслушался дядиных снов и предпочел заняться своим Нептуном.
Отрезал ломтик хлеба и положил его собаке на нос.
– Тубо!
Нептун сидел важно и недовольно щурил глаза.
На минуту в столовой затихло.
– Пиль!…
Только Лида вытянула длинную открытую шею и учтиво наклонилась в сторону дяди.
Но ее Мильтончик, стриженый пудель с боа на шее, как у дамы, и с голым задом, тронул лапой ее руку, прося еду.
Она обернулась к нему, поправила на собаке бант, такой же голубой, как ее платье, и дала Мильтону тартинку с маслом.
Хозяйка ждала, чтобы подали жаркое.
– Теперь действительность удивительнее снов! – повела она плечами и посмотрела на потолок.
А Антоша подхватил:
– Что правда – то правда. Такое творится вокруг, что не знаешь, чем и кончится. Вчера, говорят, земли барона Клейн-берга запахали. Вышли в поле с плугами всей деревней и прогнали батраков барона.
– Как? Уже захватили?
– Фью-ю! – свистнул Антоша.- Нет больше у барона поместья, да и сам он бежал… Ужас что творится повсюду, а тут еще вы, папа, со своим либерализмом.
– Ах, ах! – вздохнула хозяйка дома.
– Ну, нам не придется бежать,- засмеялся Аркадий Петрович.- Нас не тронут. Правда, Мышка, нам ничего с тобой не будет? Правда, собачка? – Он щекотал ей морду, а она раскрывала розовую пасть, слегка брала его палец в зубы и вертела обрубком хвоста.- Мне нет нужды скрывать свои мысли.- Он вынул палец и держал его на отлете.- Ну, вот. Мужики имеют право на землю. Не мы обрабатываем землю, а они. Ну, вот. Я и твержу об этом всегда…
– Аркадий!… Laissez donc… Le domestique 'ecoute! [35]
Софья Петровна с перепугу заговорила басом.
Однако это нисколько не помогло.
– А ты, душенька, вечно барствовать хотела бы. Довольно. Побарствовала, и хватит. Надо же и другим. Не бойся, всей земли не отберут, оставят немного и нам… так, десятин пять… Я на старости буду огородником. Надену широкополую шляпу, отращу бороду до пояса. Я буду сажать, ты собирать, а Антоша – возить в город… Ха-ха!…
35
Оставьте… Слуга слушает! (франц.)
– Он еще шутит!
Софья Петровна сердито обвела взглядом всю семью и четырех собак, сидевших за столом, но сочувствовал ей только Антоша.
В знак протеста он налил себе рюмку водки, выпил ее залпом и, откинувшись в кресле, заложил руки в карманы своих офицерских брюк. Жан спокойно жевал жаркое под защитой «миноносца», Савка сделал вид, будто его нет в комнате, а Лида растянула губы и нагнулась к отцу.
– Я была уверена, что-о…
Но Антоша не дал ей окончить:
– Шутить хорошо дома, в семье, но зачем же отец проповедует это мужикам? Они так настроены, что каждую минуту чего-то ждешь…
– Я не шучу. Пора отбросить предрассудки. Если хочешь есть, работай, душа моя. Ну, вот.
Он был весел, продолжал развивать свой план и с возросшим аппетитом набирал на тарелку целую кучу салата, не замечая даже, что бедная забытая Мышка, не спуская с него глаз, беспрестанно облизывается и вертит хвостом.
– Лида в своем прекрасном платье, которое, кстати, ей так идет, каждое утро будет выгонять корову, а вечером доить, подоткнув подол… Ха-ха!…
– Что касается меня, то я…
– Ну, вот и отлично…
Подавали сладкое. Савка гремел ложечками и просовывал руки в белых перчатках между локтями господ и собачьими мордами. Жан испачкал сметаной адмиральскую тужурку, и «миноносец» старательно вытирал салфеткой пятно. Такса Софьи Петровны лизала тарелку, а Мильтончик, забыв приличие, повизгивал потихоньку, чтобы обратить на себя внимание.
– Аркадий! Положить тебе еще крему?
– Положи, положи, та сИепе [36] , я сегодня голоден.
36
Моя дорогая (франц.).
Нет, действительно он ощущал бодрость после сегодняшнего схода, на котором решительно отстаивал права народа на землю.
– Блажен, иже и скоты милует… – ответил цитатой на свои мысли молчаливый Жан и бельмами осветил свое щетинистое лицо.- «Миноносец»! Дай папироску…
– Есть!
– Браво, Жан, браво!… – рассмеялся Аркадий Петрович.- То ведь скоты, а то люди…
Ну, пошли тексты из Священного писания. Антоша терпеть их не мог. Он бросил в угол комнаты скомканный платок, а Нептун соскочил и принес его. Забавно было смотреть, как Нептун на бегу хлопал отвислым ухом и держал белую поноску под черным холодным носом.