Повести. Рассказы
Шрифт:
— Так, — сказал Митяй. — Идите, Валерий Гаврилович, к этой… Сове. Пусть дает людей с лопатами. Иначе нам тут загорать до ночи.
Мы пошли втроем: Петр Михайлович, Валерий Гаврилович и я. Митяй немедленно принялся копать снег.
— По очереди будем рыть, — говорил позади нас доцент Митяю.
Большинство кабин на нашем пути было пусто. В двух сидели шоферы и прогревали моторы, не давая застыть воде в радиаторах. Остальные подкопали себе затишек в снежной стенке, настелили соломы там и сидели на
— Здравствуйте, механики! — приветствовал их Фомушкин. — Застряли?
— Здорово был, — нехотя ответил широкий и тут же, почти не обратив внимания на нас, сказал: — И эта не дойдет, Конек.
Конек — это, видимо, уже знакомый нам чубатый, потому что именно он возразил:
— Сколько пройдет, столько и пройдет — надо ставить.
— А потом? Опять опухать где-нибудь ночью? Видишь: ребята уж посинели. Ехать надо.
— Ну, Совкин… Не бросать же машину! — противился Конек.
— Совкин, Совкин… Что Совкин?
— А как же нам проехать, товарищ Совкин? — спросил Фомушкин. — Областное совещание у нас вечером начинается…
— Да погоди ты со своим совещанием! — огрызнулся тот. — Видишь — авария. А ты совеща-ание… Небось ничего не изменится, если и не будет совещания. — Совкин теперь поднял на нас глаза. Они у него широкие, почти круглые, напоминающие, и правда, совиные. Но тут же перевел взгляд на своих шоферов — Амба! Разгружать машину Конька. Другую — отбавить наполовину, а к ней — Конька на буксир. Все. — И он встал. — Давай, братва. Серега! Мотор прогрей — чего пристыл?
Шоферы поднялись, казалось, нехотя, вполголоса поругиваясь. С машины Конька они взяли на плечи по мешку молотых отходов и унесли каждый на свою. В поземке они ходили синими тенями, не торопясь, медленно и вразвалку. Ясно: стоять нам тут придется долго.
— Не потеть! Не потеть! — прикрикнул Сова. — Запотеешь — загибнешь.
Сова был неприступен: он не желал слушать ни Фомушкина, ни Чумака. Наконец Валерий Гаврилович не выдержал и, чуть-чуть повысив голос, твердо сказал:
— Я председатель Камышевецкого райисполкома. Будем разговаривать или нет?
— Да по мне хоть облисполком, — ответил спокойно и невозмутимо Сова. — Вам ехать — и езжайте.
— Дай четырех ребят с лопатами. Обкопаем вашу головную сбоку, а ты протронь колонну.
Сова ничего не ответил. Он наблюдал, как разгружают автомашину.
— Ну так как же? — наседал Фомушкин.
— Никак. Ребят не дам… Строну колонну вперед — и поедете своей дорогой. Вам тридцать километров до города осталось, а мне больше сотни.
Делать нечего: мы ушли к своему «козлу». Нас встретил Митяй возгласом:
— Захрясли насовсем! Позади нас еще четыре
Положение становилось критическим: две встречные колонны должны разъехаться в туннеле. Потом появился, как свалился с неба, в самом хвосте, тоже позади нас, еще «козел» (из него никто не вышел и не поинтересовался происходящим). Четверо же шоферов пришли к нам. А узнав, в чем дело, потопали к Сове. Там поднялся невообразимый шум и гвалт. Громче всех кричал Сова:
— А ну пошли к такой матери! Зарывайтесь в стенку — пропускай колонну!
— Да ты знаешь, сколько мы будем копать? Вместе давайте, чудо-кит, чертова бляха!
Потом все утихло. Те четверо наших попутчиков вернулись, разводя руками. Они теперь наши союзники. Один из них сказал:
— Знает ведь, что волей-неволей нам копать, а не поймет: если каждый сам по себе, то мы тут и в ночь присохнем. Кричит: «Пропускай колонну!» Это ли тебе не дурак?
— Подождите, ребята, не кипятитесь, — успокаивал их Петр Михайлович. — Может быть, он и не дурак. Видишь, разгружают машину? Управится с одним делом, а там уж… будем смотреть. Кажется, он совсем даже не дурак…
— А что ж: стоять будем? Ждать? — спросил у него Фомушкин, видимо стараясь понять Петра Михайловича.
Тот уточнил:
— Не стоит вмешиваться, Валерий, там, где люди лучше нас знают, что делать. Не может он из-за упрямства замерзнуть. Значит, у него есть какой-то план. С нами же просто не желает разговаривать… почему-то… Видать, твердый орешек… на него и камушек надо прочный.
Шофер-союзник внимательно слушал это, стоя рядом с нами.
Митяй спросил у него:
— Вы откуда, братва?
— Из Непаловки.
— Чего тащите?
— Мокрую кукурузу, на областной элеватор. Сушить негде — пропадает.
— Дак это ж от Корневцов сорок километров! — воскликнул наш доцент.
— Ну а что? — недоумевал союзник.
— Как «что»? Как «что»? — загорячился Иван Васильевич. — Вы кукурузу в область, а они — отходы из области. А живете рядом.
— Постой-ка, — остановил его тот союзник (другие пошли к своим автомобилям). — Постой-ка! — Он подошел к Ивану Васильевичу, высокий, сухолицый, в дубленом полушубке, ростом под стать доценту. — Ты-то сам кто?
— Я?.. Я доцент.
— Какой ты несмышленый, доцент. По-научному — наивный. Сразу видно — городской.
— Нет. Я родился и вырос в деревне! Это — дико! — уже кричал Иван Васильевич.
— Мало что! Не хотела ворона сыр ронять, да каркать надо. Писателя Крылова читал? То-то вот и оно… По мне так: есть путевой листа остальное меня не касается. Скажут: свали кукурузу в яр — свалю, только документ дай, чтоб все законно.
— А совесть?! — почти выкрикнул Фомушкин так, что у меня пробежали по спине мурашки.