Повести. Рассказы
Шрифт:
— Можно. Говори, мать. Я переменюсь…
— Ну, конечно. Что ж, придется рассказать. Должен же ты измениться. Ну, иди сюда!
Он подошел: мать сидела, выпрямившись на постели. Ее глаза сверкали в бледном свете луны.
— Слушай! — сказала она строго. — Твой отец был знаменитый оружейник, первый в Поднебесной. Инструменты его я давно уже продала, спасаясь от нищеты, ты их так и не увидел, но равного ему мастера на свете не было. Так вот, двадцать лет назад царская наложница родила кусок железа. Говорили, будто она зачала, обняв однажды железную колонну, и будто это было вороненое, прозрачное железо. Царь понял, что это редкое сокровище. Он решил выковать из него меч, чтобы защищать страну и самого себя от врагов.
Радостный огонь блеснул в глазах твоего отца. Он взял мечи, бережно обтер их. Но у бровей и у рта легли горестные морщинки. Он уложил мечи в два футляра.
— Ты же видела, что творилось эти несколько дней; значит, все знают о том, что меч уже готов, — сказал он мне тихо. — Завтра я должен буду поднести его царю. Но день, когда я отдам меч, будет последним днем моей жизни. Мы расстаемся с тобой навсегда.
— Ты… — Я не поняла этих таинственных слов, испугалась и только смогла вымолвить: — Ты сделал для царя так много…
— Ах! Что ты знаешь! — воскликнул он. — Царь жесток и подозрителен. А теперь, когда я сделал ему меч, не имеющий равного себе по силе, он, конечно, убьет меня, чтобы я не сделал еще одного такого же и чтобы никто не мог сравняться с ним в силе или победить его.
Я заплакала.
— Не горюй. От судьбы не уйдешь, и слезы тут не помогут. Я давно уже все подготовил.
В глазах у него вдруг сверкнул огонь. Он положил один из футляров с мечом на колени.
— Это мужской меч, — сказал он, — возьми его. Завтра я понесу царю только женский меч. Не вернусь — считай, что меня нет в живых. Ты ведь уже на пятом или шестом месяце. Не горюй. Родится ребенок — воспитай его, как надо. А когда он станет взрослым, дай ему этот богатырский меч — пусть он отрубит царю голову и отомстит за меня!
— Вернулся в тот день отец? — нетерпеливо спросил Мэй Цзянь-чи.
— Не вернулся, — сурово ответила она. — Я спрашивала повсюду, но узнать ничего не могла. Потом услышала, как люди говорили, будто первым, кто напоил своей кровью меч, сделанный твоим отцом, был он сам — твой отец. Боясь, как бы душа его не причинила зла, они похоронили его голову и тело в разных местах: перед воротами и позади дома. [393]
Мэй Цзянь-чи показалось, будто его жгут огнем, будто волосы встали дыбом и с каждого волоска слетают искры. Он до хруста сжал кулаки.
393
По старинным китайским поверьям, душа убитого не способна отомстить убийце, если тело убитого будет захоронено отдельно от головы.
Мать встала, подняла доску в изголовье постели, зажгла лучину и, достав из-за двери заступ, передала его Мэй Цзянь-чи.
— Копай!
Сердце у Мэй Цзянь-чи учащенно билось, но копал он спокойно и размеренно. Сначала шел один лесс; на глубине около пяти локтей цвет земли немного изменился — похоже, там лежало перегнившее дерево.
— Смотри осторожнее, — сказала мать.
Мэй
Звезды и луна за окном и лучина в комнате — все померкло вдруг, и синий свет залил комнату. Меч совсем растворился в этом сиянии, точно его и не было. Лишь присмотревшись, Мэй Цзянь-чи разглядел клинок длиной более пяти локтей. Он не казался особенно острым, наоборот, на конце было утолщение, как у перышка лука.
— Будь же тверд душой! — сказала мать. — Возьми меч и иди мстить!
— Да, отныне я буду тверд душой! Возьму меч и пойду мстить.
— Этого-то я и хочу. Наденешь синюю одежду, а меч возьмешь на спину. Он тоже синий, его не разглядит никто. В путь отправишься завтра же. Одежду я уже припасла. — Мать указала на ящик для тряпок, стоявший за кроватью. — А обо мне не думай!
Мэй Цзянь-чи вытащил новую одежду, примерил — она пришлась ему в самый раз. Тогда он снял платье, завернул в него меч, положил у изголовья и спокойно лег.
Ему казалось, что он уже преодолел свою нерешительность: надо лечь на бок, думал он, и спокойно уснуть, а рано утром встать и, как ни в чем не бывало, не спеша отправиться на поиски обидчика — им двоим нет места под одним небом.
Но сон не шел к нему, он долго ворочался, потом сел. Он слышал, как, отчаявшись, тихонько вздыхала мать; слышал, как прокричали первые петухи — значит, время уже за полночь. Ему исполнилось шестнадцать лет.
Солнце еще не показалось на востоке, когда Мэй Цзянь-чи с опухшими глазами, одетый в синее, с вороненым мечом за спиною, не оборачиваясь, вышел за ворота и широко зашагал к городу. Роща криптомерий еще полна была запахов ночи. На каждой иголочке висели жемчужины-росинки. Но когда он дошел до конца рощи, росинки вспыхнули разноцветными огоньками; мгла постепенно рассеивалась, светало. Вдали смутно виднелись серые городские стены с башнями и бойницами.
Когда он вместе с крестьянами, несшими на рынок лук и прочие овощи, вошел в город, на улицах уже царило оживление. Мужчины праздно стояли рядами вдоль улиц; из дверей то и дело высовывались женщины — у многих были заспанные глаза, растрепанные волосы, желтые лица, еще не напудренные и не подкрашенные.
Мэй Цзянь-чи почувствовал, что все взволнованны и с нетерпением ждут какого-то важного события.
Он пошел дальше; вдруг сзади на него налетел какой-то мальчуган и чуть не наткнулся на острие меча, висевшего у него за спиной; от испуга его прошиб холодный пот. Свернув к северу, он увидел неподалеку от царского дворца плотную толпу людей, — все они вытягивали шеи. Плакали дети, кричали женщины. Мэй Цзянь-чи боялся, как бы его невидимый богатырский меч не ранил кого-нибудь, и поэтому не решался войти в толпу; однако на него уже напирали. Пришлось осторожно отойти назад; впереди он по-прежнему видел одни спины и вытянутые шеи.
Внезапно все опустились на колени; в отдалении проскакали два всадника. Подняв тучи пыли, прошли воины со знаменами, вооруженные дубинками, копьями, мечами и луками. Затем появилась колесница, запряженная четверкой лошадей; сидевшие в ней люди били в колокола и барабаны, дули в какие-то дудки, названия которых он не знал. Вслед за первой колесницей показалась еще одна, заполненная стариками и толстыми карликами в расшитых одеждах, со сверкающими от пота лицами. За ней ехал отряд конников, вооруженных кинжалами, копьями, мечами и трезубцами. Люди пали ниц. В это время Мэй Цзянь-чи увидел колесницу с желтым верхом. Лошади мчали во весь опор. В колеснице сидел толстяк в расшитой одежде, с седеющей бородой и маленькой головкой; на поясе у него висел едва видимый вороненый меч, такой же, как у Мэй Цзянь-чи за спиной.