Повести. Рассказы
Шрифт:
— Правда? — Похоже было, что Чан Э успела уже об этом забыть.
— Кто мог подумать, что все будет начисто перебито. А теперь просто не знаю, как жить дальше. Мне-то еще ничего: приму золотую пилюлю, [320] которую подарил даос, и вознесусь на небо. Но ведь прежде я должен подумать о тебе… Вот и хочу поехать завтра подальше…
Чан Э недоверчиво хмыкнула. Напившись, она не спеша улеглась и закрыла глаза.
Догорающая лампа освещала ее лицо с остатками краски: белила частью сошли, вокруг глаз появились желтоватые круги, сурьма на бровях, казалось, была наложена неровно. Но губы пламенели по-прежнему, а на щеках — хотя она давно уже не смеялась — все еще были ямочки.
320
Золотая
«И такую красавицу я уже год пичкаю лапшой с воронятиной», — подумал И, чувствуя, как запылали у него от стыда щеки и уши.
Ночь прошла, настало утро. Стрелок внезапно открыл глаза и по косым лучам на западной стене понял, что время уже не раннее. Он взглянул на Чан Э: разметавшись на постели, она крепко спала. Тихонько накинув на себя одежду, он слез с лежанки, прошел на цыпочках в зал и, умываясь, велел Нюй-гэн сказать Ван Шэну, чтоб седлал коня.
Из-за вечной спешки он давно отказался от завтраков. Нюй-и уложила ему в сумку пяток лепешек, столько же луковиц и пакетик с острой приправой, прикрепила к поясу лук и колчан. Затянувшись потуже, он, бесшумно ступая, вышел на двор и сказал подошедшей Нюй-гэн:
— Думаю сегодня поехать за добычей подальше и, наверное, задержусь. Как увидишь, что хозяйка проснулась, позавтракала и чуть повеселела, скажи ей, чтоб дождалась меня к ужину и что хозяин просил извинить его. Запомнила? Так и скажи: хозяин очень просил извинить.
Он быстро шагнул за ворота, вскочил на коня и, даже не взглянув на выстроившуюся челядь, уже через мгновение был за околицей. Впереди простиралось гаоляновое поле, он проезжал его каждый день и теперь проехал не глядя, зная, что там давно ничего нет. Хлестнув коня, он понесся вперед и проскакал без передышки ли шестьдесят. Впереди показался густой лес. Конь, весь в мыле, тяжело дышал и пошел тише. Проехав еще с десяток ли, охотник подъехал к опушке. В лесу полно было ос и бабочек, кузнечиков и муравьев — но ни малейших следов птицы или зверя. Когда он увидел эти места, то рассчитывал, на худой конец, встретить там лису или зайца, но теперь понял, что это была пустая мечта. Обогнув лес, он обнаружил, что за ним снова тянутся изумрудные гаоляновые поля, а вдали было раскидано несколько глинобитных домишек. Дул ветерок, пригревало солнышко, но даже ворон и воробьев здесь не было.
— Проклятье! — с досадой воскликнул И.
Он проехал еще несколько шагов — и вдруг его сердце бешено забилось: вдалеке, на поляне перед глинобитным домиком, он заметил птицу, похожую на крупного голубя, — она ходила по земле и что-то клевала. Он торопливо схватил лук, натянул тетиву до отказа — и стрела понеслась, как метеор.
В успехе можно было не сомневаться — он всегда попадал в цель. Теперь ему оставалось только, хлестнув коня, пуститься без промедления вслед за стрелой и подобрать добычу. Он уже подъезжал, как вдруг, откуда ни возьмись, перед самой конской мордой — старуха. Держа в руках подстреленного голубя, она пронзительно кричала:
— Ты кто такой? Зачем застрелил Чернушку — лучшую мою курицу? Делать тебе больше нечего?..
Сердце стрелка екнуло. Он поспешно осадил коня.
— Как? Неужели курица? А я думал — голубь, — растерянно сказал он.
— Ослеп, что ли? Ведь на вид-то тебе уже не меньше сорока.
— Верно, мамаша. В том году сорок пять стукнуло. [321]
— Ну, вот и вырос болван болваном! Курицу от голубя отличить не можешь! Да кто ты, собственно, такой?
— Я — стрелок И, — сказал он, слезая с коня. Конец фразы И произнес упавшим голосом: он увидел, что его стрела попала курице прямо в сердце — птица, конечно, уже подохла.
321
Эта и некоторые другие фразы («зря ты ходил ко мне больше ста раз», «пробил твой последний час») позволяют разгадать намек на взаимоотношения Лу Синя с писателем Гао Чан-хуном. Они представляют собой несколько видоизмененные цитаты из статей Гао Чан-хуна «Эскиз состояния издательских кругов Пекина в 1925 году», «Судьбы эпохи», «Разговор истины и справедливости», опубликованных в октябре — ноябре 1926 г.
— И?.. Что-то не знаю такого, — сказала старуха, вглядываясь.
— А есть люди, которые хорошо меня знают. Еще при Яо [322] я убивал кабанов и змей…
— Ха-ха, ну и хвастун! Да их перебил Фэн Мэн [323] со своей дружиной! Может, и ты с ними был — да ведь ты уверяешь, что один убивал. И не стыдно тебе?
— Вот что, мамаша: этот Фэн Мэн в последнее время действительно частенько ко мне наведывался, но в компании с ним я никогда не был и никакого отношения к нему не имею.
322
Яо — император древности, правивший, согласно традиционной версии, в конце III тысячелетия до н. э.
323
Фэн Мэн — ученик стрелка И; переняв у него искусство стрельбы из лука, стал потом завидовать учителю и, по версии книги «Мэн-цзы», убил стрелка И. Покушение Фэн Мэна на стрелка И, писал Лу Синь, это «пример из прошлого». Фэн Мэн далек от нас, но этот древний дух рассеялся еще не до конца. Проявление неблагодарности и вероломства Лу Синь увидел в поступках Гао Чан-хуна. В рассказе за образом Фэн Мэна стоит Гао Чан-хун, за образом стрелка И — сам Лу Синь.
— Врешь! Теперь все только о нем и говорят: я про него за один месяц раз пять слышала.
— Ну, хватит. Поговорим о деле. Как же быть с курицей?
— Плати! Лучшая моя несушка, каждый день неслась. Отдашь мне за нее пару мотыг и три веретена.
— Да ты, мамаша, посмотри на меня: я же не тку, не пашу — откуда у меня мотыги и веретена? И денег с собой нет — только лепешки, зато из белой муки, сейчас достану и отдам тебе за курицу. А еще дам в придачу пять луковиц и сладкого перцу. Ну, как?.. — И он потянулся одной рукой к сумке с лепешками, а другую протянул за курицей.
Увидев лепешки, старуха согласилась на обмен, но потребовала целых пятнадцать штук. После продолжительного торга сошлись на десяти. Условились, что он пришлет недостающие лепешки не позднее завтрашнего полдня, а в залог оставит стрелу, которой подстрелил курицу. Облегченно вздохнув, И положил курицу в сумку, вскочил в седло и пустился в обратный путь. Хотелось есть, но на душе было радостно: больше года не пробовали они куриного бульона.
Когда И миновал лес, день клонился к вечеру; стрелок заторопился и принялся нахлестывать коня. Но конь устал — и к знакомому гаоляновому полю они подъезжали уже в сумерках. Стрелок заметил, как вдали мелькнула чья-то тень, и в ту же секунду в него полетела стрела.
Выхватив на ходу лук, он мгновенно заложил ответную стрелу, спустил тетиву и тут же услышал звон: рассыпав искры, стрелы ударились наконечниками, изогнулись углом вверх и, перевернувшись в воздухе, упали на землю. Только успела столкнуться первая пара, как навстречу друг другу понеслись новые стрелы и сшиблись со звоном на полдороге. Каждый выпустил подобным образом по девять стрел — и у охотника не осталось ни одной. Но он уже узнал в своем противнике Фэн Мэна: тот стоял, полный самодовольства, и последней стрелой метил ему прямо в горло.
«Ха-ха, я-то думал, что он давно на море отправился, рыбку ловить, а он, оказывается, здесь, да еще вон чем занимается; то-то старуха столько про него болтала…» — мелькнуло в голове у И.
В этот миг лук Фэн Мэна, растянувшись, стал круглым, как полная луна, и стрела, с быстротой метеора, свистя, понеслась к горлу охотника. Но, видно, Фэн Мэн чуть ошибся в расчете — и стрела угодила охотнику в рот. Запрокинувшись, И, со стрелой во рту, свалился с коня. Конь сразу замер на месте.
Решив, что И убит, Фэн Мэн осторожно подкрался к нему, желая до дна испить победную чашу — полюбоваться лицом мертвеца.