Повести
Шрифт:
А вот веревочная праща, «пуля», как мы зовем.
Наконед-то! Сердце забилось от радости. Синие тетради с баснями. Сколько их? Семь. Сшиты вместе.
Сажусь поудобнее на край сусека и пугливо, по привычке, оглядываюсь на дверь. Нет никого. С гумен доносятся равномерные удары цепов. Перелистываю тетради. Все в них так знакомо! Так давно это было! Вот басня «Две вороны». Одна ворона умная, но бедная, вторая глупая, но богатая. Что бы ни сказала первая ворона, ее не
Аккуратно укладываю в сундучок все книги, кроме «Айвенго»: взял ее когда-то у дяди Семена и до сих пор не вернул. Отнесу ему сейчас, повидаюсь с безногим.
У Семена пятистенная крепкая изба, неплохой двор. Он — мужик трудолюбивый, хозяйственный.
Дверь в сенях закрыта. Кто-то стучит в мазанке. Он! Крадучись иду вдоль стены и, не доходя до двери мазанки, кричу:
— С–смирно! Равнение иапра–аво!
Стук замолк. Вхожу и вижу немного испуганное лицо Семена.
— Здорово, солдат! — беру под козырек.
— Эка, — говорит он радостно, — я-то сдуру подумал, — ротный.
Он попытался было двинуться навстречу, но… ноги, ноги! Смутился на момент, а я прохожу и сажусь.
— Здравствуй теперь!
— Здравствуй, Петя. Во–от спасибо-то, навестил. Как это ты надумал?
— Очень просто. Я тебе долг принес, — и вынимаю книгу. Он смотрит на заглавие, затем на меня.
— Вон где она пропадала. Я ее давно–о забыл.
— Читаешь?
— Глаза плохо видят. Газом чуть тронуло.
— Что же ты мастеришь? — спрашиваю, хотя вижу, что делает он колодку к граблям.
— Я вроде саперной команды. Чуть у кого что поломалось, давай починять. Бондарить учусь. Вишь, три бочонка приволокли.
— Выходит, дело себе нашел?
— А как же? Молотильщик из меня не получается, пахарь только за столом, а жить надо.
— Жить надо, — говорю ему. — Это верно. Протез не заказал? — указываю на ноги.
Он удивленно посмотрел на меня.
— Куда там, сам смастерю. Вон и липу заготовил.
— Тяжелые у тебя будут ноги.
— Я полые сделаю. Высверлю.
Наврали мне, что в семье у Семена рев каждый день. Вот он передо мною. Лицо у него, правда, постаревшее, но с прежней хорошей улыбкой.
— Стало быть, не унываешь?
Он вздохнул и опустился на толстый пень.
— Помнишь, у Короленко есть рассказ: безрукий, с одной только ногой, а летать хочет, как птица? А ты что, унывать вздумал? — кивнул он на руку.
— Очень скучно. Делать не все могу. Сунусь по привычке обеими руками, глядь…
Мы закурили.
— Где лесу достаешь? — спросил я, кивая на
— Тебе что, нужно?
— Нужно, Семен. Я тоже хочу заняться чем-нибудь. Книги читать все время — надоест. А лесу нет. Ты же знаешь моего отца. Хорошей веревки в доме не найдешь.
— Выбирай любое полено…
— Какие вести от сынка:
— Опять на Карпаты подались.
— Зачем они нам?
— Пес ее знает. Народ мы темный.
Я смеюсь. Семен, как и многие мужики, любит прикидываться темным. Подхожу к нему близко, смотрю в глаза, простые, честные, подернутые слезой, Кладу ему руку на плечо, говорю тихо:
— Семен, ты старше меня вдвое, но мы с тобой друзья. Много книг прочитали, много говорили. И оба помним, что в нашем селе десять лет назад было.
— Зуба по сей день нет, — смеется он.
— Зуба нет, он должен вырасти. Злой будет тот зуб.
Семен уставился на меня внимательно и вздохнул, часто мигая больными глазами.
— Жаль, Харитона нет. Все бы растолковал.
— Харитонов теперь много, Семен, только головой надо крутить. Чем мы хуже Харитона?
— Ну, а что нам теперь делать?
— Мозги прочищать подходящим людям. За этим к тебе и пришел. Еще подумай, что в нашем селе: самая хорошая земля на отрубах, барскую на участки разрезали. Новый барин сидит, Сабуренков. Гагара совсем стал помещиком. Карп Никитич тоже. Дерииы, Блохины, Павловы — все они разбогатели, нажились га войне. Злой должен зуб у нас вырасти против них. И когда придет время, всадим его, как штык, в самую их жадную глотку. Понял меня?
— Приходи почаще, — задумчиво проговорил Семен. — А понять тебя… я понял.
Крепко пожав ему руку, вышел. Дома с большим трудом разыскал топор, долото и пилу. Но что это за инструменты? Топор был так туп, что не рубил, а мял дерево. Долото… им только репу долбить. Пила — того хуже.
Захватив топор и долото, я направился в кузницу, чтобы произвести этим столетним инструментам основательный ремонт. Но, не доходя до избы кузнеца, услышал крики и плач. Возле избы собрались люди.
— Саньку убили, — подошел ко мне Илюшка. — Письмо товарищ прислал.
Санька, сын кузнеца Самохи, учился вместе со мною в школе. Ростом был выше меня на голову. Ученье давалось ему плохо, писал аршинными буквами, и буквы у него походили на гвозди. То и дело ломал перья и карандаши. Но кузнец из него вышел бы хороший. Весной его женили, а осенью взяли.
По улице широкой походкой шел старик Гагара. В плечах могуч, седая борода во всю грудь.
— Саваоф! — шепчу Илюшке.