Повести
Шрифт:
– Не ханжи. Дальше.
– Я к Сереге. С которым демобилизовывался… А Серега говорит: «На хрена нам эти кооперативы? Что мы, даром два года в ВДВ отмантулили? Лучше сразу в рэкет. Главное - в приличную шоблу встрять. Мы - ребята тренированные, а там, если с головой…»
– Но ты же хотел на юрфак?!
– Пока эту халяву не прикрыли, надо материальную базу создать. А уже потом…
– Дурак ты, Мишаня, - лениво говорит Настя, сплевывает и выщелкивает окурок.
– То ты в кооператив,
– Я свою дорогу в жизни ищу, малолетка ты хренова! Это ты можешь понять?!
– взбеленился Мишка.
– Я к тебе, как к самому близкому… А ты?! Если бы тогда меня от Афгана не отмазали, я бы сейчас полные руки «сертов» имел! За два года, знаешь, сколько я бы этих чеков Внешторгбанка привез?! Вот тогда бы я сразу в университет! Участник войны, капусты навалом…
– А если бы тебя оттуда в таком симпатичном цинковом гробике привезли?
– Ладно тебе. Не всех убили. Кто-то и своими ногами пришел.
Из служебных дверей магазина выглядывает старшая продавщица Клава:
– Настя, кончай перекур, открываемся!
– Иду, тетя Клава!
– кричит Настя и говорит Мишке: - Мишка ты Мишка, неохота мне сегодня тебе настроение портить. Чеши. Зайдешь за мной вечером. Мне еще товар принимать.
И Настя направляется к дверям служебного входа.
Бабушка лежит в пустой квартире, немигая смотрит в потолок. И возникает в глазах ее бесшумное и бесцветное видение…
…На стеклах, крест-накрест, наивные бумажные полоски сорок второго года. Голая Бабушка, чуть прикрытая одеялом, курит в смятой постели. Из уборной возвращается Друг - в кальсонах, носках, в накинутом на плечи кителе с тремя «шпалами». Деловито натягивает галифе.
Скрипнула дверь. Друг, в полуодетых штанах, подхватил портупею, белые комсоставские бурки, метнулся за портьеру.
На пороге спальни стоит заплаканная двухлетняя Нина в ночной рубашке. Бабушка рассмеялась, вскочила, подхватила дочь, бухнулась с нею в постель - так, чтобы Нина оказалась спиной к Другу.
Друг выходит из-за портьеры в полной своей эмгэбэшной форме и тихо исчезает… А Бабушка счастливо целует Нине маленькие озябшие ножки, отогревает ее своим веселым материнским дыханием.
В конце первой половины дня Нина Елизаровна с двумя продуктовыми сумками и уже в обычных уличных туфлях без каблуков быстрым шагом подходит к своему дому. И сразу же видит стоящего у парадного подъезда Евгения Анатольевича с тремя гвоздичками в руках.
– Господи, Евгений Анатольевич, как вы меня напугали!
– набрасывается на него Нина Елизаровна.
– Куда это вы подевались, черт вас побери?! Я уж думала, что вам плохо стало…
Евгений Анатольевич робко улыбается и молчит.
– И вообще, как вы узнали, где я живу?
Евгений Анатольевич смущенно пожимает плечами.
– Вы что, сыщик, что ли?
– Нет. Инженер.
– С вами все в порядке?
– А что со мной может случиться?
– А черт вас знает! Две недели ходить в один и тот же музей - любой может сбрендить.
– Я не в музей хожу.
– А куда же?
– К вам.
Нина Елизаровна смотрится в отражающее стекло входной двери подъезда, поправляет волосы и с удовольствием говорит:
– Да ну вас к лешему, Евгений Анатольевич! Я старая баба…
– Я люблю вас, Нина Елизаровна…
– Эй! Эй!.. Вы с ума сошли!
– искренне пугается Нина Елизаровна.
– У меня мать парализованная, у меня две взрослые дочери от очень разных мужей! Я себе уже давным-давно не принадлежу…
– Но я люблю вас, - тихо повторяет Евгений Анатольевич.
– Вы - псих! Сейчас же прекратите ходить в наш музей! Я смотрю, на вас историко-революционная экспозиция действует разрушительно. Совсем мужик чокнулся! Ну надо же! Террорист какой-то!
Нина Елизаровна видит, как дрожат гвоздики в руках у Евгения Анатольевича, и добавляет:
– Что вы трясетесь, как огородное пугало на ветру? Давайте сейчас же сюда цветы! Если это, конечно, мне, а не какой-нибудь молоденькой профурсетке…
Евгений Анатольевич счастливо протягивает ей цветы.
– И… черт с вами! Приходите ко мне завтра часам к десяти утра. Я завтра работаю во второй половине дня. Хоть накормлю вас нормально. Небось лопаете бог знает где и что попало! Квартира тринадцать…
– Я знаю.
Нина Елизаровна оглядывает Евгения Анатольевича с головы до ног:
– Нет, вы определенно чудовищно подозрительный тип!
Бом-м-м!.. Удар колокола совпадает со звуком открывающейся двери, и в квартиру влетает запыхавшаяся Нина Елизаровна.
– Не волнуйся, мамочка! Сейчас, сейчас! Уже бегу! Сейчас перестелю, обедом тебя накормлю…
Чуть дрогнул правый уголок безжизненного старушечьего рта. Прищурился слегка немигающий правый глаз. Это что, улыбка?.. Над головой у Бабушки покачивается веревка от языка колокола.
Андрей Павлович сидит у окна, лицом к подчиненным ему сотрудникам. На самом большом от него удалении - стол Лиды. Около Лиды стоит ее бывшая сокурсница и лучшая подруга Марина - модная, уверенная, эффектная.
Они разглядывают лежащий на коленях у Лиды «фирменный» пакет с шоколадной девицей в микротрусиках и тоненьком лифчике. А за девицей - зеленые пальмы, желтое солнце, синий океан.
– Гонконг. Дешевка, - презрительно говорит Марина.
– «Дешевка»… Пятьдесят рэ, - грустно шепчет Лида.