Повести
Шрифт:
– Я первого не ем. Неужели ты рассчитываешь, что он после вашего дурацкого Адлера бросит все и…
– Я никогда ни на что не рассчитываю, - уже за столиком говорит Лида.
– Я хочу надеяться. Тем более, что он сам мне говорил.
– Не будь дурочкой, Лидуня. Оттяни свой отпуск на месяц. Поедем вместе в Ялту. У меня там в «Интуристе» мощнейший крюк! Поселимся в отличной гостинице. Рядом Дом творчества писателей, до ВТО - рукой подать! Найдем двух шикарных мужиков… Причем не нас будут выбирать, а мы! И проведем время,
– Я люблю его, - тихо говорит Лида, прихлебывая щи.
– А ты не думаешь, что его еще одна женщина любит.
– Кто?..
– пугается Лида.
– Его жена, - жестко говорит Марина.
– Вполне приличная девка. Я бы даже сказала - симпатяга.
– Ох, черт, я так старалась об этом не думать!
Бабушка смотрит на закрытую дверь, откуда доносятся обрывки фраз Евгения Анатольевича и Нины Елизаровны.
– …и мне предложили такие вот курсы АСУП… - это голос Евгения Анатольевича. Бабушка слышит звяканье чайной ложечки в чашке, смех Нины Елизаровны:
– А-суп! Очень по-абхазски. Там к каждому русскому слову в начале пристегивается буква «А»: «Агорсовет», «Амагазин», «Абольница»…
– Нет, АСУП - это автоматизированная система управления. Наше министерство такие курсы организовало и… Я же диспетчер на заводе. Вообще-то - старший диспетчер. Но это только название. А так… Меня и послали. На три недели.
– А что такое - диспетчер на заводе?
– Ну, есть график прохождения заказов. Смежники недопоставили - план летит вверх тормашками. Звонишь, требуешь, просишь, умоляешь. Ты кричишь, на тебя кричат.
– Вы кричите?
– слышно было, как Нина Елизаровна рассмеялась.
– Пожалуй, вы правы. Больше на меня кричат.
Бабушка тоскливо уводит глаза в потолок и почти перестает слышать голоса из большой комнаты.
И возникают в ее полуживой голове свои тайные воспоминания.
Ни цвета, ни звука.
Когда это было?.. И было ли?..
…В следственном кабинете, на столе у Друга, лежит портрет члена правительства Булганина, проколотый настоящей юбилейной медалью Дедушки.
Друг сидит за столом, а его помощник, молоденький чекист, стоит около Бабушки, сидящей по другую сторону стола. Он подает ей листы протокола допроса, и Бабушка, с глазами, полными слез, аккуратно подписывает каждый лист с одной и с другой стороны.
Друг встает, одобрительно гладит Бабушку по плечу и выходит из кабинета.
Помощник Друга садится на место своего начальника и нажимает кнопку. Двое конвойных под руки вводят Дедушку. Он - в тельняшке, покрытой бурыми пятнами высохшей крови. Лицо опухло, один глаз не открывается, передние зубы выбиты.
Помощник Друга трясет перед разбитым лицом дедушки портретом Булганина с настоящей медалью и показывает листы протокола, подписанные Бабушкой.
И тогда Бабушка хватается за голову, падает перед Дедушкой на колени и, рыдая, целует ему руки в наручниках.
Дедушка пытается отшвырнуть ее ногой, но сил у него не хватает, и он просто плюет Бабушке в лицо…
Бутылка шампанского почти выпита, стол являет собой все приметы закончившегося завтрака, а между обшарпанным комодиком красного дерева и диваном стоят Нина Елизаровна и Евгений Анатольевич.
Евгений Анатольевич обнимает Нину Елизаровну, целует ее лицо, шею, глаза, руки…
– Женя, ну это просто смешно в нашем возрасте, - жалобно бормочет Нина Елизаровна, даже не пытаясь отстраниться.
– Когда вы первый раз пришли в наш музей…
– Ниночка!
– задыхаясь говорит Евгений Анатольевич.
– Мы уедем ко мне. У нас тепло, море рядом…
– Вы сошли с ума, Женя!
– печально возражает Нина Елизаровна.
– Господи, я же мог не пойти в этот музей!..
– с мистическим ужасом восклицает Евгений Анатольевич.
– Но ведь пошел же! Значит, есть Бог на свете!
– Женя…
– А летом-то у нас как, боже мой! Мне от завода участок давали - я все не брал, не брал…
– Женя, не мучайте меня. Какой участок? О чем вы говорите?
– Нина… Уедем, Ниночка!
– А мама? А девочки?
– И маму с собой! Она там поправится. Будем выносить ее в садик. Там цветы…
– Да ну вас к черту, Женя! Зачем вы меня терзаете…
– Я?! Да я умереть готов…
– Ну что вы, родной мой!.. Что вы такое говорите!.. Я так от этого отвыкла, так уже было успокоилась, а вы…
– Милая! Милая!.. Любимая моя… Евгений Анатольевич нежно целует Нину Елизаровну и никак не может расстегнуть верхнюю пуговичку ее платья.
В помощь Евгению Анатольевичу она сама расстегивает две верхние пуговички и расслабленно шепчет:
– Женя, ну что ты делаешь?.. Я же тоже живой человек…
– Ниночка…
– Ну, подожди, подожди… - не выдерживает Нина Елизаровна.
– Господи, там же мама за стенкой! Ну, подожди, я постелю хотя бы!
Она выскальзывает из обьятий Евгения Анатольевича, достает из шкафа постель, быстро расстилает ее на диване, сбрасывает с себя платье-халатик и ныряет под одеяло.
Ошеломленный быстротой ее действий Евгений Анатольевич три секунды стоит столбом, а потом, потрясенный, еще не верящий в свое счастье, сбрасывает туфли и начинает лихорадочно стаскивать с себя брюки, нелепо прыгая на одной ноге.
– Что мы делаем, что мы делаем… - закрыв глаза, шепчет Нина Елизаровна и снимает колготки под одеялом.
– Помоги нам, Господи… Прости меня, дуру старую!
– Ниночка-а-а!..
– воет от нежности Евгений Анатольевич.
Оставшись в пиджаке, рубашке и туго завязанном галстуке, но без штанов, а только лишь в длинноватых ситцевых трусах с веселенькими желто-синими цветочками, Евгений Анатольевич с сильно поглупевшим лицом бросается к дивану…