Повестка о мобилизации
Шрифт:
Повестки начали распространяться по Японии, как чума. Люди перестали сомневаться, что где-то на изломе нашего мира идет невидимая война. Да что говорить! В некоторые семьи, откуда исчезли сыновья, стали приходить официальные сообщения о смерти. Города и деревни стонали от плача. Мужчины, еще не получившие повестки, ходили с опущенными глазами, словно во всем были виноваты они.
– С каждым днем все страшнее становится, - сказал я жене.
– Пока еще берут мужчин до тридцати лет, но, наверное, скоро очередь дойдет и до людей более старшего возраста. Если меня...
– Нет, нет!
– жена так крикнула,
– Не хочу, не позволю! Сбежим куда-нибудь!
– Бегство не помогает, ты же знаешь, - сказал я нарочито беспечным тоном, но грудь моя наливалась противным холодом.
– Слышала о довоенной тайной полиции? Как ни крутись, а из рук Министерства внутренних дел и жандармерии не вырвешься.
– Вон что вспомнил!
– глаза жены гневно сверкнули.
– Когда это былото? Теперь другие времена. Нет, здесь нельзя больше оставаться. Продадим все и уедем за границу... Впрочем, и продавать не стоит. Удерем без всего, в чем есть. Может, сейчас удастся, пока ты еще не получил повестку.
– Но ходят слухи, что никому из мужчин среднего возраста не удается выехать из Японии. А кроме того...
– Что - кроме того?
– Как же я могу уехать, когда отец, беспомощный старик, лежит в больнице?
– Вот именно - беспомощный старик! Подумай, сколько ему уже лет, со счета сбиться можно. А к тому же он еще и сумасшедший...
– Замолчи!
– я вышел из себя.
– Да как ты смеешь? Перед детьми!
Сердце у меня сжималось от боли. Как же ей не беспокоиться?! У нас ведь двое детей. Что жена будет делать, если я вдруг исчезну? Ну что она может?.. Разве что удвоить мою страховку...
Не только нас волновали эти проблемы. Правительство долгое время не принимало никаких мер, потом, наконец, решило выплачивать единовременное пособие семьям пропавших. Но это была ничтожно малая сумма - курам на смех. А ведь в некоторых семьях, особенно в крестьянских, мобилизованный зачастую являлся единственным кормильцем. Так же как капля воды не может затушить пожара, жалкое пособие не могло спасти их от голода. Профсоюзы попытались заставить предпринимателей выплачивать жалованье исчезнувших сотрудников их близким. Предприниматели заупрямились, вопрос так и остался открытым...
Потихоньку приближалось лето. Стояли ясные, погожие дни. Теплый ветерок шевелил молодую листву деревьев, потоки ярких солнечных лучей заливали город. На улицах было полно народу, магазины ломились от товаров, пестрые броские витрины манили покупателей. На первый взгляд - обычный городской пейзаж, обычная картина поздней весны. Но над всем этим кажущимся спокойствием и довольством маячила грозная тень невидимой войны.
Война, до сих пор бродившая по земле, прочно обосновалась в Японии. На улицах встречалось все меньше и меньше молодых, красивых, модно одетых парней. И однажды...
Однажды утром, когда мы пришли на работу, не успевшие отдохнуть за ночь, вконец измотанные, - в последнее время дел у нас прибавилось, не так-то просто было найти замену исчезнувшим сотрудникам, - перед нами предстал начальник отдела, обритый наголо.
– Дошел черед и до меня!
– сказал он, сверкая глазами.
– Я ведь офицер, связист, так сказать, представитель технических военных кадров. Вот, по-видимому, они и затребовали меня раньше вас, высоко оценив мои специальные
Шеф, кажется, был пьян. Говорил он бодрым, даже веселым тоном, но за этим чувствовалась горечь.
– Решил быть покорным и мужественным. Что поделать, приходится подчиняться обстоятельствам, другого выхода нет. И потом, пока еще я ваш начальник. Вам было бы тошно смотреть, как я трепыхаюсь, - он погладил свою бритую, иссиня-черную голову и нарочито громко расхохотался. Однажды я уже пережил это, теперь, так сказать, повторение пройденного. Если такое начинается в стране, один человек бессилен что-либо изменить. Да и все мы бессильны. Будем считать, что нам просто не повезло - родились в паршивое время...
Прошла неделя. Шеф каждый день являлся в отдел пьяный, но работал попрежнему четко и энергично. В обеденный перерыв распевал старые военные песни. Наверно, хотел подбодрить себя.
– Буду вас ждать, ребятки! Эх вы, задохлики! Все как один сутулые. Ну да ничего, я вас выпрямлю. Такую муштру введу, что небу жарко станет! дразнил он нас.
Наконец, когда остался один день до его явки, он с красной лентой через плечо, как это было принято среди мобилизованных во время войны, обошел все начальство со словами прощания. Кто-то предложил достойно проводить шефа, и за несколько часов до отправки поезда - время, разумеется, было указано в повестке - мы собрались у него на квартире. В руках у нас были бумажные флажки с изображением восходящего солнца. Пришли соседи, смущенные, сочувствующие.
Детей отправили к родственникам. Жена неудержимо плакала, закрыв лицо ладонями. Шеф, вдрызг пьяный, зеленовато-бледный, прижимал к груди старый вещевой мешок. Заплетающимся языком он произнес речь:
– Благодарю вас за великолепные проводы. Я, недостойный Кодзо Тамура, подчиняюсь приказу и готов служить его величеству, не щадя живота своего. Я готов умереть, чтобы после смерти стать демоном-защитником отечества[*]! Ну, мне пора!
Мы вразнобой крикнули: "Банзай!" Настроение у всех было подавленное. Шеф с упрямством пьяного приказал нам петь. И мы запели, сбивчиво, с трудом припоминая слова:
...в тот день, когда явиться на
фронт микадо мне велел, во
славу жизни пели птицы, и
утренний восток алел... [**]
– -------------- [*] Стереотипная речь всех мобилизованных японцев во время второй
мировой войны. [**] Песня военного времени. ---------------
С этой песней мы вышли на улицу. Испуганные прохожие шарахались, втягивали головы в плечи, бежали прочь и таяли в сумерках вечера. Я вдруг вспомнил, как еще гимназистом провожал на фронт отца. Когда его мобилизовали, ему тоже было за сорок. Он, ярый шовинист уличного пошиба, выпячивал грудь, гордо распрямлял плечи и оглядывался - все ли видят, какой он бравый, сильный, непобедимый. Но его тощая, неказистая фигура выглядела какой-то озябшей и удивительно жалкой. Во мне просыпалась тревога - как бы на фронте у него не возобновились похожие на эпилепсию припадки, которыми он страдал раньше... Нелепая процессия, размахивая флажками с изображением восходящего солнца, прошла по пристанционной улице, мимо многочисленных питейных заведений и игорных автоматов. И вот перед самой станцией шеф исчез. Мы дикими голосами крикнули: "Банзай!" и разбрелись кто куда.