Повестка в космос
Шрифт:
Ее саван трепетал на ветру. Рядом с гудящими деревьями-великанами она казалась маленькой и беззащитной — крохотное создание в бушующем сумраке. Повернулась на мой голос. Я увидел огромные глаза, созвучные беснующемуся шторму, — бездна без конца и края.
— Дьявол хранит здесь гниющую плоть, — глухо проговорила она, с трудом вырывая звуки из горла — она произнесла это по-русски.
— Что? Что ты сказала?!
— Исгенчиль нашел здесь из-мертвых-нутро. — Голос стал ровным. Ничего хорошего ее слова не предвещали ни так, ни этак.
— Ты что-то чувствуешь? — крикнул я. — Что?
— Тут плохо. Не опасно, — негромко сказала она. — Это плохое место. Здесь тяжело.
— Ладно, идем тогда по лесу. Надо найти дороги, по ним мы выйдем к местным. Идем!
— Здесь нет дорог, Гри-и-ша…
— Как это нет дорог? Раз поле есть, значит, и дороги есть! Должны же люди, ну или кто там, сюда приходить? И техника как добирается? Комбайны, молотилки… Да хрен его знает! Но что-то тут должно быть! Видно ведь, что это искусственная посадка, сама рожь так бы не выросла. И башня в придачу! Идем! Другого выхода у нас нет!
Я взял ее за руку и повел прочь от обрыва. Когда поле скрылось из виду и только просвет между деревьев обозначал его расположение, мы повернули налево и двинулись параллельно краю низины. На таком расстоянии беснование погоды ощущалось не так сильно. Сверху сыпалась листва, ковер под ногами чуть вздрагивал.
Идти было тяжелее, чем по долине: местность ныряла оврагами, пучилась холмами. Но я не особо расстраивался. В конце концов, мы могли оказаться и в горах, — вот тогда бы нам крупно не повезло и, боюсь, у нас бы не было никаких шансов. Так что я не унывал. Правда, ауаника очень скоро устала, мы сделали привал. Приютившись под склоном в корнях одного из деревьев, устроили перекус.
— Слушай, Ари, — спросил я ее, жуя зерна, — что ты хотела сказать: «дьявол хранит плоть»? Что это значит? Признаться, звучит довольно жутко.
Она тоже колупала колосья, сдирая шелуху.
— Больное место, страшное, — сказала она. — Лес мертвый, никого нет, размытые сущности, безликие, прозрачные… Здесь, у поля, будто бес южного моря за
колодил болотный студень… Я не люблю такое… Это тяжелое желание…
Я жевал зерно, обдумывая ее слова, но не мог отыскать в них ничего вразумительного. Размытые сущности, студень… Если выяснять значение каждого слова, никакого времени не хватит.
— Черт, признаться, я совсем тебя не понимаю, — вздохнул я. — Похоже, истанты не слишком хорошо меня научили вашему языку…
— Я говорю, как есть. Но я не знаю, как сказать понятнее. Ты не знаешь очень многого, что знаю я. Как мне сказать?
— А кто такой Испентчиль? — спросил я.
— Исгенчиль, — поправила ауаника. — Бес южного моря. Много ауаника погибло там. Плохое море. Он выбрал страшную жизнь. Не знаю, зачем я знаю его? Что мне в его страхах и боли? Я думала, мой путь — дорожка в светлом лесу с друзьями лунной ночью… М-м! Если бы ты знал, как это хорошо! Мы шли, а То и Лэм говорят: «Хей, искристая! Ты так свободна ночью, и наши алунги поют! Ты слышишь?» М-м! Тебе не понять!..
Уж куда мне…
— Но сейчас я думаю, — продолжала Ари, — зачем мне боль? Что я нашла в своих мечтах? Я думала возвращать беспокоящихся в жизнь, я не хотела переносить такую муку. — Она вдруг зажмурилась. — Мне было так больно,
С испугом я глядел на нее. Господи, что мне делать? Всегда боялся девчоночьих слез. Ари, правда, не плакала, но, может, они и не умеют? Я подполз к ней на коленках, прикоснулся к руке.
— Не переживай, что ты, — пробормотал я. — Все наладится. И по дорожке по своей ты еще погуляешь, и с друзьями увидишься. Правда! Мы выберемся отсюда, я обещаю. Все устроится!
4
Чертовых дорог и вправду не оказалось. Ни одной. Ни дорог, ни тропинок, никаких признаков живых существ. Лес тянулся вокруг поля, не собираясь заканчиваться или меняться. Чем дальше мы шли, тем мрачнее я становился. Надежда умерла и не оставила после себя ни завещания, ни наследства. Два раза мы останавливались на длительные стоянки, чтобы выспаться, а сколько раз отдыхали по пути — и не вспомнить. Я потерял ориентир места, где мы вышли к полю по долине. Похоже, мы уже обошли намного больше половины периметра. И ничего! Ни малейших признаков жизни!
Я не ждал больше чудес, просто шел вперед, тупо намереваясь дойти до конца и снова выйти к месту, откуда начали. Ари тоже не выглядела счастливой. Но ее самочувствие постепенно улучшалось, и она радовалась хотя бы возвращению здоровья. Мне же радоваться было нечему.
Похоже, поле выросло здесь само по себе. Что ж, не фиг мечтать! Кто вообще мне сказал, что это рожь? Да я ржи от пшеницы не отличу, что я понимаю! Скорее всего, это обычная местная трава, обычное дикое поле. Ну да, трава похожа на наш земной хлеб, но не более того. Выросло все само по себе.
Оставалась только башня. В искусственность ее происхождения я еще верил, хотя уже не на сто процентов. Во-первых, к ней не вело никаких дорог. И это значит, что даже если она построена кем-то, то этот кто-то триста лет сюда не хаживал. Да и вообще, башня могла оказаться каким-нибудь термитником. Или скалой, несмотря на правильность своей формы. И значит, «хранилище мертвой плоти» могло стать нашим домом навсегда. От бессилья сводило скулы.
Шаг за шагом мы приближались к точке начала пути. Вот достигнем ее — и я постучу себя по голове. Не плоди необоснованных надежд! Иначе горечь разочарования съест тебя за милу душу.
Пришла пора устраиваться на новый привал. Даже я порядком устал, не говоря уж об Ари. Мне нравится ходить, но когда путь однообразен и вдобавок лишен всякого смысла, утомление приходит очень быстро. Последние часы я еле волочил ноги. Кроссовки при каждом шаге загребали шуршащие листья. За мной оставался след — темная полоса потревоженной листвы. Ари, не в пример мне, шагала легко, и ее путь был почти незаметен.
Оглядываясь по сторонам, я искал подходящее место для стоянки. Невысокий холм, по которому мы шли, заканчивался, спускался вниз пологим склоном. А вот противоположный край ложбины намного круче. Правая часть возвышенности обрывалась каменной изрезанной стеной, оставляя нам лишь крутой подъем слева. Но карабкаться туда сил не оставалось, я решил остановиться прямо под скалой.