Повседневная жизнь Арзамаса-16
Шрифт:
С вводом в строй производственных сооружений дело обстояло еще хуже. Характерной особенностью создания будущего ядерного центра было постоянное выявление недостаточности запланированного объема работ для решения поставленной задачи. По ходу дела ученые-экспериментаторы обнаруживали, что необходимы то еще одна железобетонная башня для проведения взрывных работ, то здание для размещения мощного пресса, или дополнительные казематы. Это и не удивительно, принимая во внимание чрезвычайную новизну самой задачи.
Для улучшения положения значительно усилили контроль Центра за ходом строительства ядерного объекта. Уполномоченным Совета министров СССР при Лаборатории № 2 и КБ-11 стал генерал-майор Николай Иванович Павлов. Это о нем позднее А. Д. Сахаров говорил как об «одной из самых значительных и активных
Не случайно, даже после свержения Л. П. Берии, что угрожало карьере всех его соратников, генерал не «пропал», стал крупным организатором экспериментальной науки и производства. Интересная деталь: вспоминая Николая Ивановича, многие как бы не относили его к органам госбезопасности. Его жизнестойкость, гибкость, умение вести себя в критических ситуациях и находить оптимальный выход, неформальное отношение к человеку' в производственных и житейских ситуациях, вероятно, позволяли ему достойно справляться с теми специфическими функциями, которые выполнялись органами КГБ при реализации атомного проекта. А. Е. Негин отмечал в нем честолюбие и вспоминал, что сам Павлов порой сравнивал себя с Наполеоном, поскольку получил генеральское звание в том же возрасте. Куратором стройки он стал не случайно. Подбирать кадры тогда умели.
В августе 1947 года, накануне истечения намеченных планом сроков окончания первой очереди строительных работ по КБ-11, директор Лаборатории № 2 и руководитель отечественного атомного проекта И. В. Курчатов провел совещание с единственным вопросом в повестке: «Выполнили намеченное или нет?» Столь представительное совещание давно не созывалось и было, наверное, нацелено на то, чтобы выявить истинную картину состояния строительства. А она оказалась довольно пестрой: что-то сделали, к чему-то даже не приступали, а часть работ явно нуждалась в переносе сроков исполнения на значительно более поздние даты. По итогам совещания была подготовлена информационная справка, которую направили в Спецкомитет. Реакция была остро-недовольной. От Приволжской конторы Главгорстроя потребовали объяснений. Объяснились, представив цифры о выполнении объема работ на 106,7 процента за первые два квартала года. Формально на этом разбирательство и закончилось, но оно не прошло бесследно.
Во второй половине 1947 года развернулась настоящая «битва» за пусковые объекты. Огромный объем работ приходился на первый опытный завод. Многое в развитии завода упиралось в энергетику. Электроэнергии хронически не хватало, постоянные аварии изматывали людей. Реконструкция теплоэлектроцентрали шла тяжело. Отсутствовало нужное оборудование. Наконец удалось «достать» съемные агрегаты, предназначавшиеся для энергопоездов. Это вполне устраивало (все составляющие размещались на колесах) — поставить можно было куда угодно. Одна турбина — на тысячу киловатт, вторая — на 500 киловатт, и обе американские. Были еще две английского производства. После модернизации ТЭЦ ее общая мощность составила две с половиной тысячи киловатт против прежних 600 киловатт. В мае 1948 года завод принял от строителей теплоэлектроцентраль, которая обеспечивала нужды производства в течение последующих трех лет, до пуска новой электростанции в декабре 1952 года. Сегодня эти цифры кажутся детскими, но тогда их достижение было большой победой.
В январе 1947 года в цехе № 1 первого опытного завода был организован участок сборки. Здесь предстояло решать сложнейшие и уникальные в своем роде задачи, а оборудование на первых порах было ничуть не лучше, чем в других цехах. Один-единственный кран, давно подлежавший списанию, имел дурную «привычку» слетать с рельсов. Все держалось на профессионализме и самоотверженной отдаче делу тех, кто здесь трудился. А профессионализм был удивительный. Например, в литейном цехе на устаревшем оборудовании, при самой примитивной технологии получали алюминиевые отливки превосходного качества.
Более жесткий и централизованный контроль за ходом строительства дал свои результаты. В течение 1948 года был выполнен наибольший годовой объем работ по строительству ядерного объекта. Завершили не только реконструкцию прежнего, но, главное, создали добротную основу как для дальнейшего развертывания производственного строительства, так и для обустройства всего города.
Центральная теплосеть, водопровод, телефон и другие элементарные признаки цивилизованности входили в жизнь прежде маленького и неухоженного поселка. Расширялась и налаживалась вся инфраструктура сложного хозяйства, завершалось оснащение лабораторных корпусов, совершенствовались полигоны.
Летом 1947 года серьезно был поставлен вопрос об организации полигона для летных испытаний. Планировали создать его на охраняемой территории, в районе так называемого Филипповского поля. Основной аргумент заключался в том, что для ускорения процесса отработки конструкции бомбы в летных условиях близость подобного полигона к самим разработчикам была бы очень удобной — от начального цикла до завершающего все находилось бы «под рукой». По мысли сторонников этой идеи, сократились бы сроки выполнения намеченных работ, с одной стороны, а с другой — обеспечивался максимум секретности. К счастью, здравый смысл высоких военных чинов, проводивших оценку реальности столь на первый взгляд заманчивой идеи, возобладал, и предложение о создании полигона для летных испытаний на территории объекта по соображениям безопасности населения и самого производства было отклонено.
Однако само рождение этой идеи отражало объективную неудовлетворенность руководства объектом и самих исследователей имеющимся в их распоряжении полигонным хозяйством. С наращиванием темпов и объемов опытно-экспериментальных работ обнаруживались его существенные недостатки. И здесь отлично проявил себя начальник полигонов КБ-11 Г. П. Ломинский. Он предложил хорошо продуманную модернизацию системы испытательных площадок «на вырост», с учетом возраставших потребностей экспериментаторов. После детального обсуждения этот план лег в основу широкого круга мероприятий по реорганизации и техническому переоснащению полигонной службы. И надо сказать, что все было сделано толково, ибо до сих пор полигоны объекта, перестроенные «по Ломинскому», без каких-либо кардинальных изменений действуют, удовлетворяя современным требованиям.
Удалось значительно нарастить темпы строительства жилья. За стенами бывшего монастыря возводился неведомый большинству людей, но тем не менее реальный город. К началу 1949 года поселок Сарова обрел вид небольшого городка. 1 февраля этого года П. М. Зернов отправил на имя председателя Верховного Совета РСФСР М. И. Родионова письмо, в котором шла речь о переименовании поселка в город республиканского подчинения и об образовании в нем местного органа власти — городского Совета. В письме говорилось, что при «создании строго режимной зоны на предприятии поселок был включен в эту зону и связи населения с советскими, общественными и финансовыми органами смежных районов были исключены. Органа местной власти в поселке не было, поэтому выполнением ряда законных требований населения некому было заниматься. В то же время налоги и сборы, предусмотренные законом, взимались. Между тем за истекшие годы с момента организации ядерного предприятия поселок по количеству населения, жилищному фонду, бытовым и культурно-просветительным учреждениям значительно вырос. Проложены водопровод, канализация, шоссейные дороги. Поселок был полностью телефонизирован. Он стал по существу городом» [64] .
64
Советский атомный проект. С. 96.