Повседневная жизнь Арзамаса-16
Шрифт:
Уже в первые месяцы существования объекта были закуплены в Москве рояль, пианино, духовые инструменты. Они доставлялись на объект на грузовом американском «Дугласе». На территории, отведенной под парк культуры и отдыха, сначала был построен маленький деревянный домик, где и располагались работники культурного фронта.
В 1948 году торжественно открыли парк культуры и отдыха. Набор развлечений был традиционным для всей страны. В этом случае важен тот факт, что развлечения эти появились, когда еще не было сделано главное дело и можно было совсем не заниматься вопросами культуры. Оправдали бы. Летом этого же года отпраздновал свое новоселье стадион.
На очереди стоял театр, расположившийся в одном из бывших монастырских зданий. В верхнем фойе театра оборудовали танцевальный зал, с первых дней пользовавшийся
Арзамасский театр родился не так, как везде. Труппы еще не было, но первые актеры уже прибыли. Спектакли собственного театра общественность ящерного центра увидела очень скоро. Поставлены они были с участием не только профессиональных, но и самодеятельных исполнителей. Репертуар — классический: «Трактирщица», «Роковое наследство», «Бешеные деньги».
Первые афиши писали от руки на ватмане (типографии в городе еще не было). Спектакли игрались бесплатно. Торжественное открытие театра приурочили к майским праздникам 1949 года. Театр оказал сильное воздействие на культурный уровень города, и в то же время не менее мощный импульс актеры получали от научной интеллигенции. Поразительно старомодными, в лучшем смысле этого слова, были отношения ученых и актеров. Общение семьями, телефонные благодарения артистов после спектакля первыми руководителями института, поддержка при неудачах. Одновременно широчайшее развитие любительского искусства. «Это было безумно интересно!» — говорил мне актер театра Б. Меликджанов. Кстати, лучшего Герострата, чем меликджановский, я не видел ни на одной столичной сцене.
Особенность небольших провинциальных городов в том, что здесь все обо всех знают. Сколь бы ни затенена была режимом деятельность ученого для остальных жителей города, но мифы витали в среде. Воздействие личности на окружающих от этого увеличивается многократно. «Когда я вижу, что по залу разгуливает человек-легенда, это меня заводит волнением высокого рода, которое не дает фальшивить», — объяснил мне секрет популярности у зрителей заслуженный артист. А артисты в театр пришли действительно поразительные. Дело не в том, чтобы назвать их имена и распределить по степени талантливости. Приезжали люди, сознательно наступающие на горло собственной песне в том смысле, что артист тоже пропадал для театральной известности. Это уже значительно позднее были «пробиты» гастроли, которые удивили, в том числе московскую театральную публику, явно не провинциальным мастерством.
Судя по всему, в тот период времени театр в таком небольшом городке был для страны уникальным явлением. Через несколько лет он стал музыкально-драматическим. Все это потребовало значительных денежных средств. Однако руководство на всех уровнях считало, что городу, создающему атомный щит страны, искусство необходимо. Театр радовал своего зрителя оперной, симфонической и камерной музыкой.
Но вот в гораздо более благополучные, с материальной точки зрения, времена, к началу семидесятых годов, музыкально-драматический театр расформировали и создали Новый театр драмы. В его составе уже не было хора, балета, солистов-вокалистов. Сегодня многие деятели художественного творчества почему-то любят подчеркивать, что, мол, и в былые времена в своем творчестве они не выполняли идеологический (то есть советский) заказ, а творили для человека. В том числе подобные высказывания звучали и в новом Сарове. Это просто наивно и путано. Сама культура развивалась в той среде, где существовал четкий социальный государственный заказ. Заказ на определенную мораль, патриотизм и другие высокие материи. Разве можно это отрицать, сжимая всю сферу культуры до некоторых противоречивых и порой ошибочных пропагандистских установок.
Разве это не социальный, идеологический заказ, когда одним из первых постановлений Совета министров СССР после решения о создании первого в стране научно-исследовательского центра по разработке отечественного атомного оружия было постановление от 21 июня 1946
Детское отделение библиотеки выделяется в самостоятельное учреждение культуры и при всей нехватке помещений размещается в памятнике архитектуры и истории — дворце их императорских величеств.
Сегодня, сохраняя традиции первых лет, библиотечная сеть представляет собой современную систему информации и воспитания. Здесь работают преданные делу энтузиасты, многие из которых прошли школу, будучи первопроходцами культурного пути атомного центра.
С первых лет существования объекта был взят курс на создание сбалансированной культурной инфраструктуры, которая, постепенно формируясь, в свою очередь обогащалась интеллектом многих выдающихся горожан. Складывался особый микромир, в силу объективных обстоятельств довольно замкнутый, но, несомненно, стремившийся к творческой, интеллектуальной и эстетической активности. Особенность строительства этого микромира была обусловлена массовой включенностью многих горожан в сам процесс его создания.
Сегодня многое из наследства того времени для зрителя со стороны кажется обычным, порой наивным, старомодным. Но разве можно забыть гордость первых энтузиастов создания городского музея? Первоначально для хранения экспонатов использовался эллинг для лодок на городском пляже.
Основатель музея Виолетта Михайловна Лукьянова разве раздумывала, какой заказ, идеологический или культурный, она выполняла, когда объезжала руководителей московских музеев, отыскивая, говоря сегодняшним языком, спонсоров. Не одно поколение горожан помнит удивительную экспозицию «История развития жизни на Земле» — эти крошечные фигурки первобытных людей и реликтовых животных, — которая сегодня бы выглядела незрелищной.
А как гордились работники музея уникальными экспонатами подлинных реконструкций по черепу ископаемых людей, приобретенными благодаря личному знакомству со знаменитым скульптором-антропологом М. М. Герасимовым.
Годы мужания города совпали с периодом спора физиков и лириков, поэтому, в общем-то, не было ничего удивительного в развитии поэтической традиции среди научно-технической интеллигенции. Создавались как бы две поэтические площадки. Одна из них была густо населена теми, кто никогда не причислял себя к профессиональным стихотворцам. Сегодня издан ряд интересных книг, например, А. И. Веретенниковым, «Фольклор на службе атома», в которые включены стихи многих авторов о работе испытателей, о полигонах, словом, о том, что сопровождало повседневную жизнь и работу. Представлены тексты капустников и юбилейных поздравлений. Это очень интересно читать. Есть даже поэма «Василий Теркин на полигоне». Но постепенно «капустное» творчество переросло в нечто более глубокое, родившее такое явление, как объединение поэтов «Радуга». Образовавшись, это объединение стало частью культурного фона города, впитавшего в себя самые разные национальные и культурные слои. Отличительной чертой его с самого начала было поразительно профессиональное отношение к поэтическому творчеству. Пошло ли это от таких его членов, как физик Гелий Александрович, продолживший дело своего знаменитого отца, имя которого носит одна из улиц Сарова? Александр Ломтев в юбилейный год объединения вспоминал: «До того как попасть в „Радугу“, я писал „замечательные“ стихи о том, что золотой осенью грустно, что весной прилетают птички, а любовь — это хорошо, но не всегда весело. Когда я пообщался с „Радугой“ с полгода, мне за свое „творчество“ стало стыдно. Потому что за меня с наслаждением изголодавшихся по бестолковому ученику учителей взялись мэтры Ковшова и Александрович…
Для начала мне дали кличку Слесарь, поскольку в „Радуге“ я воспринимался как простой рабочий паренек „от сохи“. Всем нравилось делать из обезьяны человека. Когда оказалось, что паренек интересуется теорией стихосложения, неплохо рисует, много попутешествовал и на все имеет свою точку зрения, у радужан закрались сомнения и мне дали другую кличку — Шпиен (уж больно боек). Позднее, когда оказалось, что я единственный в „Радуге“ не пью, но профессионально вскрываю бутылки, кличку вновь изменили — Штопор. С ней я, наверное, и умру.