Повседневная жизнь благородного сословия в золотой век Екатерины
Шрифт:
Позднее внутреннее убранство дворца неоднократно переделывалось, а в 1837 году многие покои уничтожил страшный пожар, продолжавшийся 30 часов. От старого здания остались только стены и своды первого этажа. Поэтому современный посетитель Зимнего не увидит почти ничего из апартаментов времен Екатерины II. Сохранилась лишь широкая, расходящаяся в стороны парадная Иорданская лестница. Через нее в праздник Крещения члены императорской семьи и высшее духовенство выходили для водосвятия к проруби во льду Невы, называемой «иорданью» [90] .
90
Андреев М., Эрлихман В.Дворцы Санкт-Петербурга // Российские столицы. Москва и Санкт-Петербург. М., 2001. С. 272–273.
По свидетельствам современников, собственные комнаты государыни были не особенно велики и отличались скромностью отделки. Они располагались на втором этаже под правым малым подъездом ближе к Зимней канавке. Стеклянная галерея над узким каналом соединяла их с покоями Г. А. Потемкина, жившего в Эрмитаже окнами на набережную и Миллионную улицу. Адъютант светлейшего князя Л. Н. Энгельгардт писал: «Князь жил во дворце; хотя особливый был корпус, но на арках была сделана галерея для перехода во дворец через церковь мимо покоев императрицы» [91] . Григорий Александрович ходил к Екатерине по-домашнему — в мундирной шинели, накинутой на плечи, чтобы не замерзнуть в галерее, и с газовым розовым платком на шее.
91
Энгельгардт Л. Н.Указ. соч. С. 234.
Описывая внутренние покои императрицы, статс-секретарь Адриан Грибовский вспоминал: «Взойдя на малую лестницу, входишь в комнату, где на случай скорого отправления приказаний стоял за ширмами… особый письменный стол с прибором; комната сия стояла окнами к малому дворику; из нее вход был в уборную, которой окна были на Дворцовую площадь. Здесь стоял уборный столик Отсюда были две двери: одна направо в бриллиантовую комнату, а другая налево в спальню, где государыня обыкновенно дела слушала. Из спальни выходили во внутреннюю уборную, а налево в кабинет и зеркальную комнату, из которой один ход в нижние покои, а другой прямо через галерею в так называемый ближний дом; в сих покоях государыня жила иногда до весны» [92] .
92
Грибовский А. М.Записки о императрице Екатерине Великой. М., 1989. С. 23–24.
Следует уточнить, что слово «уборная» в те времена означало комнату, где государыню «убирали» к выходу, расчесывали волосы и помогали облачиться в парадное платье. Именно здесь императрицу постиг удар 5 ноября 1796 года, через день она скончалась. В «бриллиантовой комнате», так сказать под боком, хранились регалии: большая и малая короны, скипетр, держава и украшения из драгоценных камней. Современному человеку может показаться странным, что государственные реликвии держали так близко к жилым помещениям: не лучше ли было поместить их под специальную стражу в некоем официальном месте? Но в тот период все выглядело проще и камернее. Монарх не разделял жизнь на «частную» и «служебную», а свои вещи на «личные» и «державные». Императорский венец являлся для него такой же собственностью, как перстень или ожерелье. Как целая страна с ее людьми и недрами. Будучи хозяйкой всего, государыня вела себя, как сельская помещица, прятавшая шкатулку с украшениями в тайник за портретом дедушки. Павел I одно время держал корону у себя в спальне. И никто из подданных не видел ничего особенного в столь «домашнем» обхождении с символами государственной власти.
«Ближний дом» за галереей, где Екатерина в последние годы жизни проводила время до весны, это как раз и были покои Потемкина, осиротевшие после его смерти в 1791 году. Скучая по светлейшему князю, императрица не только пристроила в своем штате его бывших слуг, но и много жила в апартаментах, прежде занятых ее «любезным питомцем». Возможно, для того, чтобы поддержать угасающие душевные и физические силы, она нуждалась в воспоминаниях о нем. Желала оказаться в окружении его вещей, смешать, как в старые годы, свои и его табакерки, платки, книги… В сущности эти покои и прежде были для Екатерины домом, как ее комнаты оставались домом для Григория Александровича даже тогда, когда его роман с императрицей закончился. Почти два десятилетия они держались как семейная пара. Удивительно ли, что в отношении имущества князя Екатерина вела себя совсем по-вдовьи?
С первой капелью она перебиралась жить в Таврический дворец, возведенный для Потемкина на берегу Невы. «Главный корпус оного был в один этаж, кажется, нарочно, дабы государыня высоким входом не была обеспокоена. Здесь ее покои были просторнее, чем в Зимнем дворце, особливо кабинет, в котором дела слушала» [93] .
«Сады Армиды»
Больше и роскошнее современникам казались комнаты императрицы в летних дворцах под Петербургом. Выезд «на дачу» совершался обычно в мае. Точное число зависело от погоды. Едва устанавливались теплые деньки, Екатерина покидала столицу. Особенно она любила Царское Село. Но камер-фурьерский журнал показывал, что для государственных торжеств обычно выбирался Петергоф. Там же нередко происходили и заседания Совета, собиравшегося раз в неделю по понедельникам. Кроме того, чтобы прогуляться и развеяться, двор устраивал катания по окрестностям и много времени проводил в Ораниенбауме.
93
Там же. С. 24.
Обычно, когда исследователи рассказывают о быте императрицы, они обращаются к «Запискам» статс-секретаря Адриана Моисеевича Грибовского, знавшего Екатерину II в последние годы ее жизни. Поэтому описание дня государыни в разных работах подчас выглядит «снятым под кальку». Между тем с возрастом привычки монархини менялись. Например, в молодости она была лихой наездницей, в зрелые лета — неутомимым пешеходом, а под старость часто прибегала к креслу на колесиках. В 90-х годах XVIII века ей уже трудновато было совершать частые переезды из резиденции в резиденцию, и она почти безвылазно проводила лето в Царском, о чем и упоминал секретарь.
Однако прежде Екатерина была очень подвижна. Камер-фурьерский журнал свидетельствует о частых и стремительных перемещениях государыни из столицы в Петергоф, Ораниенбаум, Царское, в строящуюся для великого князя Александра Павловича резиденцию Пелла, в гости к Орлову в Гатчину или к Потемкину в Осиновую рощу. Вообще императрица ездила много и, видимо, любила ощущение дороги так же, как и спокойную работу в кабинете. Ей ничего не стоило с утра отправиться в Петербург из загорода, провести там часть дня, а к вечеру вернуться обратно. Камер-фурьерский журнал, который вел особый чиновник — камер-фурьер, день за днем по часам отмечал все внешние события в жизни государыни — прогулки, обеды, выезды, приемы и т. д.
Из переписки видно, что по-настоящему хорошо Екатерина ощущала себя только на даче. Она не очень любила строгий этикет и с наслаждением предавалась прелестям «простой сельской жизни»: «Нет, я думаю, двора, где так много смеются и чувствуют так мало стеснения, как при моем, как скоро я перееду на дачу, — писала она 25 июня 1772 года своей парижской корреспондентке госпоже А. Д. Бьельке. — В городе другое дело: там мы чиннее: впрочем, и там часто непринужденность берет верх» [94] .
94
Сб. РИО. Т. XIII. СПб., 1874. С. 260–261.
Слова Екатерины подтверждал Луи де Сегюр: «Когда я приехал в Царское Село, императрица была так добра, что сама показала мне все красоты. Светлые воды, тенистая зелень, изящные беседки, величественные здания, драгоценная мебель, комнаты, покрытые порфиром, лазоревым камнем и малахитом, — все это представляло волшебное зрелище и напоминало удивленному путешественнику дворцы и сады Армиды…
При совершенной свободе, веселой беседе и полном отсутствии скуки и принуждения один только величественный дворец напоминал мне, что я не просто на даче у самой любезной светской женщины. Кобенцель был неисчерпаемо весел; Фитц-Герберт выказывал свой образованный, тонкий ум, а Потемкин — свою оригинальность, которая не оставляла его даже в минуты задумчивости и хандры. Императрица свободно говорила обо всем, исключая политику: она любила слушать рассказы, любила и сама рассказывать. Если беседа случайно умолкала, то обер-шталмейстер Нарышкин своими шутками непременно вызывал смех и остроты. Почти целое утро государыня занималась, и каждый из нас мог в это время читать, писать, гулять, одним словом, делать, что ему угодно. Обед, за которым бывало немного гостей и немного блюд, был вкусен, прост, без роскоши; послеобеденное время употреблялось на игру или на беседу; вечером императрица уходила довольно рано, и мы собирались у Кобенцеля, у Фитц-Герберта, у меня или Потемкина» [95] . Трудно поверить, что это описание жизни иностранных дипломатов при одном из самых больших и пышных дворов Европы.
95
Сегюр Л., де.Пять лет при дворе Екатерины II… С. 183–184.