Повседневная жизнь благородного сословия в золотой век Екатерины
Шрифт:
Пообедав у Левашова, дамы принялись готовиться к балу. «Последовала сцена одевания: слуги, горничные, помада, пудра, румяна, чай, кофе, бриллианты, жемчуг, табакерки — все вверх дном и все в одной маленькой гардеробной… Подобно множеству бабочек, выпархивающих из куколок, мы выходим из дома в платьях из серебряных кружев, с алмазными лентами в волосах, с длинными бриллиантовыми серьгами и в прочих драгоценностях».
К семи гости съехались во дворец. «Все комнаты были открыты и всюду толпилась такая масса людей, что едва можно было пройти». Праздник начался «длинным» полонезом. «В первой паре шел император с моей знакомой красавицей Ададуровой, они не танцевали, а именно шли под музыку, выписывая по залу восьмерку, за ними чинно выступали еще пар шестьдесят: это было похоже на прогулку, и каждый вельможа прошел передо мною несколько раз. Вообрази обилие драгоценных камней! Однако часто они не выглядят как украшения, подобранные со вкусом, а подобны витрине ювелирной лавки. Ты, верно, думаешь, что драгоценности тут дешевы. Ничуть. Сначала я и сама думала так, легкомысленно решив, что куплю их и разбогатею. Увы, мой воздушный замок растаял бесследно, ибо бриллианты здесь в той же цене, что и в Англии; тем труднее понять, отчего их так много». Гостье ничего не оставалось, как продолжить «прогулку по парку, в котором уже начали зажигать огни и вдоль каждой аллеи засверкали маленькие лампы; фонтаны и водометы разбрасывали сверкающие брызги, дворец был иллюминирован — словом, волшебное зрелище. Ехали в открытой карете, ночь была такой теплой, что мы не покрывали головы» [242] .
242
Дашкова Е. Р.Записки. Письма сестер М. и К. Вильмот из России. М., 1987. С. 219–220.
Обратим внимание: Марта не упоминает, что танцевала сама. Зато говорит, что каждый вельможа прошел перед ней несколько раз. Это предполагает скорее наблюдение из одной точки, чем участие. И действительно, все приехавшие на праздник свободно проникли во дворец — «комнаты открыты», но далеко не все имели право танцевать одновременно с императором. По сторонам залы устраивали ступени для богатых горожан, которые могли посмотреть на бал, но не «дерзали» смешиваться с аристократами. Именно на таких местах, быть может, рядом с диковинной купчихой, прибывшей, конечно, не только ради прогулки, и оказалась британская гостья. Благорасположение госпожи Полянской не делало ее равной веселившейся знати. И это больно задело девушку.
«Для здешнего общества характерно резкое деление на высших и низших, — позднее писала она. — Тут нет средних классов, которыми так гордится Англия. Если бы мне пришлось жить в Петербурге, я бы обязательно добилась представления ко двору, просто чтобы довести до предвзятого мнения дворянского общества, что, принадлежа к среднему классу, я не плебейка, а такая же дама, как они». Это была иллюзия. Ни по происхождению, ни по состоянию, ни, как вскоре оказалось, по образованию ирландская мещанка из Корка не могла равняться со знатью.
Действительно, русские средние слои значительно отличались от европейских: они были немногочисленны, почти не затронуты просвещением, нуждались в постоянной поддержке и «воспитании» со стороны государства и не обладали развитым самосознанием. То есть, выражаясь языком Канта, еще не превратились из «вещи в себе» в «вещь для себя». Поэтому скромной дочке отставного портового инспектора легче было ассоциировать себя с европеизированными русскими дворянами, чем с «по-азиатски» разряженной купчихой. И все же претендовать на звание «дамы» она не могла.
Даже внутри себя европейские «средние классы» знали жесткие сословные перегородки. Рассуждая о понятии равенства, адмирал П. В. Чичагов привел характерную сцену: «Когда я жил на моей даче в Со (близ Парижа), — в этом краю балов и веселья, — я спросил однажды у тамошней швейки, так ли они здесь веселятся зимой, как и летом? „Да, сударь, — отвечала она, — у нас бывают балы по подписке, на которых мы очень веселимся“. „Мой камердинер бывает на них, кажется?“ — ответил я ей. „Это невозможно, сударь, мы лакеев к себе не допускаем“» [243] . В глазах богатого дворянина слуга и швея были представителями одного круга. А вот сами они относили себя к разным слоям. Расстояние между актрисой Французского театра и канатным плясуном «измеряется немалым чванством и пренебрежением», заключал адмирал.
243
Чичагов П. В.Записки. М., 2002. С. 34.
Любопытно, что вопрос о неравенстве возник именно в связи с разговором о бале. На балу представители «благородного шляхетства» намеренно демонстрировали свой статус. Причем делали это объединенными усилиями, замыкаясь в круг себе подобных.
В Москве существовал тот же порядок. Мемуаристка Е. П. Янькова, в девичестве Корсакова, вспоминала о балах своей юности, пришедшейся на 80-е годы XVIII века: «Дворянское собрание в наше время было вполне дворянским, потому что старшины зорко смотрели за тем, чтобы не было какой примеси, и члены, привозившие с собою посетителей, должны были не только ручаться, что привезенные точно дворяне, но и отвечать, что они не сделают ничего предосудительного, и это под опасением попасть на черную доску и через то навсегда лишиться права бывать в собрании. Купечество с их женами и дочерьми, и то только почетное, было допускаемо в виде исключения как зрители в какие-нибудь торжественные дни или во время царских приездов, но не смешивалось с дворянством: стой себе за колоннами да смотри издали» [244] .
244
Там же. С. 164–165.
В Москве Марта и присоединившаяся к ней вскоре сестра Кэтрин уже не стояли в стороне, а принимали участие в общем веселье. Здесь никому в голову не могло прийти, будто гости Дашковой не «леди». Однако, справедливости ради, заметим, что старая княгиня ни разу не привезла девушек в Благородное собрание, правила которого хорошо знала.
Таким образом, бал становился способом демонстрации социального статуса участника, и дворяне щепетильно охраняли право оставаться на танцевальных вечерах в своем кругу. Это объяснялось матримониальной функцией балов: на них знакомились молодые люди и намечались будущие брачные партии. Поэтому так важна была уверенность в том, что среди гостей нет лиц неблагородного происхождения.
Зачем же на балы вообще допускались наблюдатели из «третьего сословия»? Кроме милости видеть государыню и ее двор, подобные демонстрации преследовали воспитательную цель. Обыватели обеих столиц устраивали по подписке танцевальные вечера. Подчас это бывали большие и шумные балы у богатых купцов, ни размахом, ни роскошью не уступавшие дворянским. В Петергоф или в московское Благородное собрание горожане приезжали поучиться: перенять новомодные парижские манеры, подглядеть фасон платья, заметить новые веянья в танцах.
Ту же демонстрационную задачу имели и балы в Смольном воспитательном обществе. Это были сугубо женские танцевальные собрания, скорее напоминавшие балеты. Любоваться ими, но не участвовать, приглашались родители и публика. Раз в неделю по воскресеньям после обеда девушки танцевали «между собою» на широкой площадке парадной лестницы. Именно там изображена Д. Г. Левицким смольнянка первого выпуска Н. С. Борщева. От гостей танцующих отделяла двойная балюстрада. Постановкой небольших балетов с воспитанницами занимался знаменитый петербургский балетмейстер Ланде, а позднее одна из лучших итальянских танцовщиц — Лантини [245] . Девушки танцевали почти профессионально, поучиться у них отточенности и благородной сдержанности движений не чурались дамы из высшего света. Исключительными балетными талантами отличалась Е. И. Нелидова, будущая фаворитка Павла I, посмотреть на нее собиралось большое общество. «Появление на горизонте девицы Нелидовой, феномен, который я приеду наблюдать вблизи», — писала Екатерина смольнянке А. П. Лёвшиной [246] .
245
Петинова Е.Фрейлины ее величества. СПб., 2000. С. 47.
246
Письма Екатерины II девице Левшиной // Записки княгини Е. Р. Дашковой. М., 1990. С. 332.
Несмотря на популярность французских мод, в России не привилось версальское правило, по которому дамы должны были прекращать танцевать по достижении 25 лет. Этикет петербургского двора не устанавливал строгих возрастных границ. Дашкова, описывая свое пребывание в Париже в 1780 году, передавала разговор с королевой Марией Антуанеттой:
«Королева говорила с моими детьми о танцах, в которых, как она знала, они были весьма искусны, добавив, что, к ее великому сожалению, она вскоре лишится этого развлечения, которое очень любит.