Повседневная жизнь царских дипломатов в XIX веке

Григорьев Борис Николаевич

27 сентября/9 октября 1835 года запылённая коляска с Николаем и Бенкендорфом въехала на двор русского посольства в Вене. Привратник позвонил в колокольчик, из подъезда выбежал слуга, государь вышел ему навстречу и спросил, знает ли тот, кто приехал. Слуга ответил отрицательно, прибавив, однако, что, «кажись, видал его намедни в посольстве». Николай I довольно рассмеялся — шутка удалась — и сказал, что он — не дипломат. На шум из посольства вышел советник А. М. Горчаков, исполнявший обязанности временного поверенного в делах, и был крайне удивлён лицезреть перед собой своего императора. Николай I попросил его пока никому не объявлять о своём приезде. Никому,

кроме княгини Меттерних, к которой с поручением царя немедленно поехал Горчаков…

Когда в деле были замешаны принципы, Николай I относился к протоколу очень скрупулёзно. После июльских событий 1830 года королём Франции стал Луи Филипп (1773–1850), и Николай Александрович долго отказывался называть его «любезнейшим братом», как это предписывал этикет. Он считал его узурпатором трона, и первый раз это нарушение этикета произошло при назначении французским послом в Петербург герцога Тревизского, маршала Адольфа Эдуарда Казимира Жозефа Мортье (1768–1835). В ответ на просьбу французского министра иностранных дел исправить это «упущение» из Петербурга поступило уверение, что русский император не считает французского короля «любезнейшим» и не видит в нём «брата».

Принципиальность Незабвенного в конечном итоге закончилась громким дипломатическим скандалом. Тюильрийский двор, «стиснув зубы», решил стойко сносить протокольные издержки своих отношений с Россией. «Другой на моём месте отплатил бы оскорблением за оскорбление, — писал Луи Филипп австрийскому послу графу Аппони, — и вся Франция, поверьте, рукоплескала бы ему! Я же вынослив: ignoramus!Таково, вы знаете, правило моё относительно императора Николая». Но обстановка подозрения и взаимного недоверия делала своё дело.

…Всё началось с невинного протокольного события. Посол в Париже граф Ф. П. Пален в конце 1841 года получил указание прибыть в Петербург для консультаций с Николаем I. Граф оповестил об этом официальной нотой МИД Франции и попрощался с королём. Луи Филипп на прощальной аудиенции произнёс загадочные слова: «Я всегда с удовольствием вижу графа Палена близ себя и всегда сожалею об его удалении. Больше я ничего не имею вам сказать».

За этой фразой на самом деле скрывалось сильное раздражение, ибо в Париже вообразили, что консультации посла с Николаем I были лишь предлогом для нанесения королю французов ещё одного оскорбления. Дело в том, что Пален, замещавший ушедшего в отпуск графа Аппони в качестве дуайена дипломатического корпуса в Париже, должен был нанести в Тюильри протокольный визит и от имени всего дипкорпуса поздравить Луи Филиппа с Новым годом.

Как назло, французский посол в Петербурге барон А. Г. П. Б. Барант тоже отсутствовал, и его замещал 1 — й секретарь Казимир Перье. Министр иностранных дел Франции Ф. П. Г. Гизо (1787–1874) приказал Перье отплатить русскому царю той же монетой: он проинструктировал его проигнорировать приглашение Нессельроде принять участие в торжественной церемонии в день святого Николая — день тезоименитства Николая I — и не выходить из здания посольства в течение двух дней, сказавшись больным. Перье было, однако, разрешено «выздороветь» к новогоднему балу в Зимнем дворце.

К. Перье в точности выполнил указание Гизо и стал вместе со своим министром ждать развития событий. В Петербурге быстро поставили диагноз «болезни» французского временного поверенного: государь увидел в ней знак неуважения к своей особе и дал волю своему гневу. Этого было достаточно, чтобы с императором мгновенно солидаризировалось всё высшее петербургское общество. Двери всех домов

и салонов закрылись перед «выздоровевшим» Перье и его супругой, вечера и обеды с его участием отменялись, его перестали приглашать, замечать и слушать. В одночасье популярный француз превратился в парию. «Произведённое впечатление велико, глубоко возбуждение, более даже, чем ожидал, — жаловался Перье в частном письме Гизо. — До какого предела следует мне довести терпение?» — спрашивал он министра. Утешало лишь то, что Нессельроде продолжал относиться к Перье, как и прежде.

Между тем коллега К. Перье в Париже, временный поверенный в делах России граф П. Д. Киселёв, за несколько часов до новогоднего приёма в Тюильри написал церемониймейстеру Луи Филиппа, что «нездоровье мешает ему принять участие в празднике». Это выглядело уже как месть за «нездоровье» Казимира Перье в Петербурге. Гизо аккуратно проинформировал Перье о поступке Киселёва и попросил своего подчинённого набраться терпения и ждать, чем ещё «обрадуют» французов русские специалисты по дипломатическому протоколу.

Обе стороны при этом делали вид, что ничего не замечают и что всё в порядке вещей. Графа Киселёва пригласили на следующий бал, а Перье тоже как ни в чём не бывало поехал на новогодний бал в Зимний дворец. Но нервы сдавали уже и у Гизо. «С той и другой стороны всё правильно и всё понятно, — писал он Перье. — Внешние приличия соблюдены и истинные намерения почувствованы. С нас этого довольно, мы в расчёте».

«Печальное заблуждение! — пишет С. С. Татищев. — Дело было ещё далеко от конца и вполне закончилось лишь шесть лет спустя вместе с Июльской монархией [126] ».

126

Имеется в виду революция 1848 года, прогнавшая Луи Филиппа с трона.

Гизо рекомендовал Перье быть холодным к тем, кто проявлял холод в отношениях к нему, чуждаться тех русских, которые сторонились его; советовал почаще оставаться в семейном кругу и в здании посольства, частице Франции, но это мало помогало бедному французу. Он чувствовал себя обложенным со всех сторон волком и только ждал, когда егеря дадут команду борзым разорвать его в клочья.

На балу в Зимнем дворце Николай I, проходя мимо Перье, поинтересовался:

— Как поживаете вы с тех пор, как мы не видались с вами? Лучше, не правда ли?

Императрица Александра Фёдоровна спросила, когда же вернётся из Парижа барон Барант.

Перье казалось, что императорская чета просто издевается над ним. В официальном письме Гизо он написал, что, возможно, русский двор желает вернуть Палена в Париж, как только в Петербург вернётся Барант. Гизо обрадовался, но проинструктировал Перье, чтобы он говорил всюду и каждому, что Барант вернётся к месту службы лишь тогда, когда это сделает Пален. Нужно было сохранять вид и достоинство.

Прошло полгода, но всё оставалось по-прежнему. Только Николай I высказался в том смысле, что при данных обстоятельствах Пален в Париж не вернётся. Перье попросил отозвать себя, и Гизо был вынужден пойти ему навстречу. Временным поверенным остался второй секретарь барон д'Андре. 1/13 июля 1842 года в дорожной катастрофе погиб наследник французского престола герцог Орлеанский, но и этот трагический случай, позволивший обоим дворам на какое-то время позабыть протокольную распрю, не разрешил противоречия. Имела место также откровенная беседа Гизо с Киселёвым, но и она не помогла.