Повседневная жизнь русского путешественника в эпоху бездорожья
Шрифт:
На скрипучем паркете Загорского музея я мог подолгу стоять перед келейными иконами святого Сергия, которые глядели на меня с тем же строгим участием, с каким глядели и на него… Вот всё понимающая, но милостивая Одигитрия… Вот строгий судья совести, архиепископ Николай Мирликийский…
Где ныне эти иконы? В каких настоятельских кельях обитают? Не знаю…
Матушка липа
И снова Тайнинское. Внутри стены храма покрыты какой-то серой цементной обмазкой. Удержимся от комментариев. Лучше обойдем вокруг Благовещенской
Мы внимательно осмотрели храм и теперь оглянемся по сторонам. Лужайка, травка, дорожки… Под мостом журчит юная Яуза, а рядом — ее приток, речушка Сукромка. Приятная сельская картина. Но вот беда: всё как-то голо, однообразно. Ни дерева, ни куста, ни даже забытого пня. Кажется, будто храм стоит посреди футбольного поля. И это, увы, не случайно…
Старина любит красоваться в оправе вековых деревьев. Трудно представить древний храм или обитель без этого торжественного обрамления. «Развесистые медовые липы поднимаются над стенами ограды монастырей, и для общего вида их всегда столь типична именно эта заросль, пушистая весной, сочная летом, багряная осенью и покрытая волшебно-красивой пеленой инея зимою» (104, 66).
Недавно в Ростове Великом, в Авраамиевом монастыре, я с ужасом обнаружил отсутствие старых лип вокруг собора и вдоль давно разрушенных стен. Построенный Иваном Грозным собор без своего привычного окружения выглядел каким-то одиноким, ветхим и бесстыдно обнаженным. Кто велел срубить деревья, почти ставшие уже памятниками истории? Знающие люди сказали: игуменья монастыря, матушка…
Не верю, ну хоть убейте — не верю… Но как бы там ни было, я уже вряд ли скоро опять поеду в Авраамиев монастырь. Как говорит один мой знакомый, «для печени вредно»…
В погоне за «благолепием», а может быть, и по иным соображениям, «поновление» храмов часто сопровождается вырубкой стоящих вокруг старых деревьев. Вот и здесь, в Тайнинском, вокруг Благовещенской церкви, уже нет тех огромных ветвистых деревьев, которыми любовался Карамзин, тех деревьев, которые красовались тут еще сравнительно недавно и без которых храм — словно картина без рамы. Эта война с деревьями, превращающая окрестность храма в подобие армейского плаца, как болезнь, распространилась по обителям и приходам Святой Руси.
Распорядителям этой вырубки следует вспомнить хотя бы те три березки, что растут от одного корня у самых Святых ворот Троице-Сергиевой лавры. Право, они стоят иной церкви.
Памятник
И все же в Тайнинском не обойтись без тайн или, по меньшей мере, необычайных явлений. Одно из них странным черным столбом возвышается на пустыре к югу от Благовещенской церкви.
Присмотримся. Да это памятник! Кому? Не угадаете… Екатерине Великой? Нет, это не она… Елизавете? Опять не угадали… Сдаетесь? Так вот: это… памятник Николаю II. На высоком постаменте в форме колокола — «хозяин земли Русской», как он определил род своих занятий в анкете Первой Всероссийской переписи населения. Памятник представляет императора в торжественный момент коронации: в короне, мантии и с царскими регалиями — державой и скипетром. Таким образом, это не только реальный человек,
Как, какими судьбами попал сюда этот монумент?
В середине 90-х годов прошлого века идея установки памятника Николаю II вызвала немалый шум. Для одних последний император — невинная жертва красного террора, царь-мученик, пострадавший за Россию. Для других — Николай Кровавый, безвольный и бездарный правитель, приведший страну к катастрофе. Тогда же развернулась эпопея с обретением и перенесением в Петербург останков Николая и его близких. (В подлинности останков и необходимости их торжественного перенесения многие сомневались.) Трагическая кончина последнего российского самодержца и его семьи стала материалом для пиар-кампаний разного рода временщиков. Русская православная церковь заняла в этом вопросе осторожно-выжидательную позицию.
Почитатели памяти Николая хотели установить отлитый скульптором В. М. Клыковым памятник царю в центре столицы. Но московские власти отказали апологетам последнего монарха. Не получив московской регистрации, бронзовый император подвергся принудительной высылке из столицы. В конце концов ему нашли место здесь, на пустыре, на окраине Тайнинки. Возможно, сыграл свою роль тот факт, что мастерская Клыкова находилась в селе Талицы, на старой Троицкой дороге, в 40 километрах от Москвы. Большой любитель и знаток русской старины, скульптор часто ездил по Троицкой дороге и, несомненно, бывал в Тайнинском, знал историю села.
Впрочем, памятник и здесь не оставили в покое. Однажды ночью какие-то оголтелые радикалы свалили его динамитом. Но создатели памятника подняли скульптуру и поставили на место…
Диктатура совести
Памятник Николаю II стоит почти на том самом месте, где когда-то пировал со своими опричниками Иван Грозный. Рассказывают, будто он устроил в подземелье в Тайнинском некую «содомову палату», где предавался всем разновидностям греха…
Итак, в Тайнинском удивительным образом встретились два русских царя: первый и последний. При личной встрече им было бы о чем поговорить. Трагическая судьба Николая II была результатом краха той системы власти, которую построил Иван Грозный. Эта система — самодержавие.
В качестве главы церкви и воплощения высшей справедливости в глазах народа самодержец является абсолютным нравственным авторитетом. Это сочетание политического и нравственного начал в самодержавии позволило Владимиру Соловьеву назвать его «диктатурой совести».
Не следует путать два вопроса: об исторической целесообразности самодержавия и о том, насколько удачно тот или другой самодержец справлялся со своей ролью. Мог ли Иван Грозный добиться тех же результатов (ослабление крупной аристократии, быстрое развитие поместного землевладения) без приемов восточного деспотизма, без кровавого террора опричнины? Действительно ли сопротивление его политике было столь сильным и ожесточенным, что для его подавления потребовались крайние средства? На этот вопрос историки не дают окончательного ответа (201, 397). Здесь начинается область чисто эмоциональных или политически конъюнктурных оценок, которыми пользуются ангажированные публицисты.